а не coшла ли она с yмa? Но Марина молча подошла и села в кресло, в котором любила всегда сидеть.
– Здравствуй, мама, – тихо сказала она. – Я знаю, что ты от меня отказалась. Прости, я тебя разыграла, а друзья помогли. Но мне важно было понять, как ты поступишь. Ведь прошло почти два месяца, а ты ни разу не рванула в больницу, не попыталась как-то помочь мне. Ты согласилась отдать меня в интернат…
Екатерина Михайловна протянула руку к дочери, ощутила ее тепло и в голос зарыдала.
– Мариночка, детка, но почему так жecтoко. Почему ты так со мной? – лепетала она.
– Я должна была понять, мама. Мне всегда казалось, что тебя в реальности не существует. Ты вся такая воздушно-розовая, состоишь из своих ролей и папиных картин. Ты моя мама, но мама понарошку, понимаешь. Ну как в игре дочки-матери. Ты играешь в маму с куклой, а потом эту куклу бросаешь. И все. Она тебе больше не нужна. И я всю жизнь думала, что не нужна тебе. Помнишь, утром я сама шла в школу, а вы с папой еще спали, потому что устали в театре, и вечером была одна, потому что вы еще были в театре. А когда приходили, то я уже спала. А ведь часто только притворялась, что сплю. Думала, зайдешь в мою комнату, обнимешь меня, поцелуешь хотя бы во сне. Но ты не делала этого. Никогда! Все мои ожидания оказались напрасными.
Екатерина Михайловна в ужасе смотрела на дочь. Она не знала, как себя с ней сейчас вести.
– А когда yмep папа, – продолжила Марина. – Ведь ты думала только о себе. О своих ролях, которые потеряла. Ты ведь даже памятник ему установила только спустя 5 лет, и то только потому, что местные газеты стали об этом писать.
– Девочка моя, – смогла наконец вымолвить Екатерина Михайловна, – да, я виновата перед тобой, твоим отцом, но я же актриса. Женщина не может сегодня жить только ради семьи. Она должна… реализовывать себя. И вас я любила. Просто вы не всегда это понимали.
– Нет, мама, теперь я все поняла. Мне очень больно, но я ухожу. Дома уже была, вещи забрала. Не пиши и не звони мне. Куда я уезжаю – не скажу. Считай, что ты меня отдала в тот самый интернат. Все.
И Марина резко встала и решительным шагом вышла из гримерки.
Екатерина Михайловна сидела пораженная даже не наглостью и грубостью собственной дочери, а осознанием того, что осталась совершенно одна. Это было чудовищно бoльнo. И какой жестокий розыгрыш. Как Марина могла решиться на такое! Так поиздеваться над ней. Как не пожалела ее! Воистину она воспитала мoнcтpa! Cтpaшного чyдoвищнoго мoнcтpа. Но с этим уже было невозможно ничего поделать. И Екатерина Михайловна заплакала, размазывая по щекам остатки грима.
Всему свое время
Таня лежала на кровати в общежитии, уткнувшись лицом в подушку. Все ее существо сковало какое-то странное оцепенение. Это была даже не боль, а недоумение. «Почему?», – стучал в ее висках вопрос. Только вчера они с Сережей обсуждали предстоящую свадьбу, говорили о том, какое платье она себе
