больно! А если все же то, что говорят о нем, правда, и он действительно сжигал, насиловал женщин и детей, распарывал животы беременным?.. Нет, нет! Это все гнусная ложь! В конце концов, Мари-Флоранс будет его женой, герцогиней, и он не посмеет с ней дурно обращаться!»
И граф вошел в залу, твердо решив, что женой Черной Розы станет Мари-Флоранс.
Подойдя к герцогу, Руссильон сообщил ему о сделанных приготовлениях и добавил:
– Отец Игнасио, духовник Мари-Флоранс, считает, что нет никаких препятствий для вашего с ней союза. Моя дочь будет вам прекрасной и верной женой.
– Очень рад это слышать, – отвечал рыцарь.
– А теперь, монсеньор, остается подумать о том, какие покои предоставить вам и вашей будущей супруге. Я бы с радостью поселил вас в комнатах моей покойной жены, -они лучшие во всем замке, -но, к сожалению, после её кончины в них уже несколько лет никто не жил…
– Поверьте, граф, мне не нужны роскошные апартаменты, я довольствуюсь самой скромной комнатой.
– В таком случае, господин герцог, если вы не будете возражать… очень удобна спальня моих младших дочерей, Мари-Николь и Мари-Анжель. Она расположена в самом конце коридора, весьма уединенно, а из окна там открывается очень живописный вид.
«Вряд ли у меня и у моей жены будет время и желание в нашу первую брачную ночь любоваться видами из окна,» – подумал герцог. Вслух же он сказал:
– Если вы, любезный граф, считаете это удобным, и если я не стесню ваших дочерей, я с удовольствием займу эту комнату.
– О, вы нисколько не стесните моих девочек! Они переночуют в спальне Мари-Доминик, – и ведь это только на одну ночь! К тому же… – и Руссильон слегка покраснел, – кровать в этой комнате весьма удобная и широкая. Если хотите, мы осмотрим это помещение; я распоряжусь только, чтоб там убрались.
И граф вызвал Бастьена и приказал ему приготовить для Черной Розы комнату своих дочерей. Уже через десять минут старый слуга вернулся и доложил, что все выполнено.
– Идемте, монсеньор, – сказал Руссильон.
– Я в вашем распоряжении, – отвечал герцог; и они вышли из залы. Это было в тот момент, когда Дом ранил Жан-Жака в ногу.
Они пошли по коридору, опоясывавшему башню донжона; в самом его конце, перед высокой дверью светлого дерева, хозяина замка ждали две женщины. С низким поклоном одна из них подала ему ключ; в руках другой был тюк с одеждой или бельем. Увидев же следовавшего за их господином замаскированного герцога, обе женщины в ужасе прижались к стене, крестясь и шепча молитвы.
«Правду говорят – худая слава по дороге бежит, а добрая в углу сидит, – с горечью подумал Черная Роза. – И меня, как и этого зверя Монфора, всегда будут вспоминать в Лангедоке вот с таким ужасом, ненавистью и отвращением; тысячью добрых дел мне не смыть позор жутких
