совета, это может ускорить её отставку, а она, простите за гусарское сравнение, как старая боевая лошадь, рассчитывает умереть в строю. Что до Анны Сергеевны, то она женщина с амбициями. Служила фрейлиной при Алисе*. Говорят, имела виды выбиться в статс-дамы, а то и в гофмейстерины, да что-то у неё там не сложилось, вот и определили её в Аничкину иколе за прислугой да воспитательницами присматривать, но, правда, с серьезной перспективой. Только, как по мне, перспектива для неё эта кажется уж слишком далёкой, а нынешнее своё положение она воспринимает едва ли не унизительным для себя.
(*Примечание. Мещеряков говорит о супруге Николая II императрице Александре Фёдоровне, урождённой принцессе Виктории Алисе Елене Луизе Беатрисе Гессен-Дармштадтской.)
– Вряд ли их противостояние идет школе на пользу, – высказался Белецкий.
– Это верно, Фридрих Карлович, – согласился Михаил Петрович. – У нас тут с некоторых пор образовались две непримиримые коалиции. Так сказать, партия Юлии Павловны и партия Анны Сергеевны, и до последнего времени, надо сказать, вторые в глазах попечителей выглядели достойнее, пока не произошла эта глупость с одной из воспитательниц.
– Что за глупость? – заинтересовался Руднев.
– Была у нас при третьегодках воспитательница, Раиса Тимуровна Абашева, можно сказать, правая рука Анны Сергеевны. Они вроде как даже подругами были с детства. В пансионе там что ли вместе учинились, или даже семьи их дружили, не важно. Абашева эта, ну, чистая фурия. Девочки её как огня боялись. Придиралась к ним по чём зря. За любую провинность престрожайше наказывала. Они её Грымзой прозвали… У нас тут у всех свои прозвища. Меня вот Филином окрестили, проказницы, – старый учитель по-доброму рассмеялся, а после продолжил. – Так вот эта самая Грымза, прости господи, выставлялась Беловой как эталон воспитателя. Она всем её в пример ставила, а Юлии Павловне вечно глаза колола, что дескать, кабы её, Анны Сергеевны, воля, она бы весь персонал школы под такой вот идеал подобрала. И тут такой конфуз произошёл! Une histoire honteuse! (Фр. Позорная история!) Абашева, никому ничего не сказав, в ночи исчезает из школы, а на утро Опросина получает от неё телеграмму с объяснениями, что, дескать, нижайше просит простить её и понять, как женщина женщину. Встретила, де, молодого да горячего поручика и – всё! Уезжает с ним в его какое-то там Тьмутараканское имение, где желает провести свои дни в любви и счастье. А Грымзе-то при этом, надо сказать, все сорок три годка уж как стукнуло. Ох, и высказала же тогда Юлия Павловна инспектрисе! Да ещё и на людях! Всё припомнила! А после и попечителям написала.
– А когда это произошло? – спросил Руднев.
– Да совсем недавно, с неделю. От того-то Юлия Павловна сегодня Беловой про это и пеняла, когда инспектриса про вас и попечителей вопросы задавать стала… А вы, господа, уж простите моё стариковское любопытство, и впрямь каким образом в Аничкиной иколе оказались? У нас тут, сами видите, мужской стандарт как на паперти: ни старик, так калека али убогий. Да и
