кроме меня никто не знает, что настроение его переменилось из-за дружбы с Грачевской. Так уж получилось, что я несколько раз видела их вместе. Они любят гулять по саду подле солнечных часов, а я тоже это место люблю, ещё с детства. Я, конечно, перестала туда ходить, когда поняла, что они там встречаются в тайне от любопытных глаз. А у нас тут с тоски все глаза любопытные, а языки болтливые… Вы ничего такого не подумайте! Я не сплетница! Я про них только вам, Дмитрий Николаевич, рассказала, поскольку вы про Владиану Степановну разговор завели… И потому, что уверена, вы способны понять ценность и благородство таких отношений и никому ничего не скажите…
Последние слова Волжина произнесла сбивчивой скороговоркой, снова краснея.
Дмитрий Николаевич, теперь уж не пряча взгляда, открыто смотрел на свою собеседницу, и та, кабы осмелилась поднять на него глаза, прочла бы в его взгляде восхищение.
– Конечно, я никому не скажу, – пообещал он. – Это лишь их двоих касается.
Было в его голосе что-то такое, от чего Анастасия Аркадьевна и вовсе смешалась, вскочила и заторопилась.
– Простите, Дмитрий Николаевич, я совсем забыла… У меня есть важное дело… Мне нужно идти!
Волжина стремительно направилась к двери, где столкнулась с Белецким. На его извинения она пробормотала что-то невнятное и, совсем смутившись, стремглав выскочила из классной комнаты.
Белецкий растеряно посмотрел ей вслед.
– Я что-то не то сделал? – недоуменно спросил он, а после принюхался и скривился. – Oh, das ist so eklig! (нем. – О, это отвратительно!) Здесь пахнет как в парфюмерной лавке! Немудрено, что Анастасия Аркадьевна столь стремительно удалилась! Что здесь произошло?
Погруженный в свои мысли и чувства Дмитрий Николаевич молчал и опомнился, лишь когда Белецкий подошёл к нему.
– А?.. Что ты спросил?.. Запах?.. Это девочки вылили мне в ящик стола одеколон… Адоратрисы…Такая у них тут глупая традиция, – рассеяно ответил он.
Белецкий посмотрел на Руднева настороженно.
– Дмитрий Николаевич, вы «Лила Флёри» нанюхались что ли чрезмерно? Как-то вы странно разговариваете.
И тут он заметил на коленях Руднева альбом с недорисованным портретом.
– Та-ак! – протянул Белецкий, указывая на портрет. – Вы в неё влюбились!
Окончательно опамятовавшийся Дмитрий Николаевич пожал плечами.
– И что с того, даже если и так?
Белецкий впился в Дмитрия Николаевича хмурым озабоченным взглядом.
– Да что ты, Белецкий, сморишь на меня, как на хворого? – рассмеялся Руднев.
– Да потому, – взорвался Белецкий, – что ваша влюбленность хуже лихорадки! И малиной вас от неё не отпоить!
– Белецкий, ты единственный в мире человек, который сетует на то, что влюбленность малиной не лечится!
– Я единственный в мире человек, которому приходится лечить ваши влюбленности!
– Белецкий,
