Что ж не похвастался, скромник? Ай-яй-яй!
Но кроме «ай-яй-яй», упреков Свиридову не было. Оба же понимали, что лучше не спешить докладывать. Ведь это, глядишь, и до Верховного дойдет – а ну как эти чертовы Перемерки отдать придется? С тебя же, кто их брал, голову свинтят.
Генерал положил трубку на пол, походил по горнице, бросил рядом с телефоном развернутую карту и, глядя в нее, опять трубку взял:
– Свиридов, тут их двое, Перемерок – Малые и Большие. Ты в каких?
– В Больших, Фотий Иванович, в главных. Малые пока у него.
– Ты это… не финти, ты мне скажи четко: выбил ты его или он сам ушел? Я тебя так и так к награде представлю, только по правде.
– Да как сказать? Желания у него особого не было за них держаться. Ну, и я со своей стороны помог. Во всяком случае – коньяк он забыл. Аж четыре ящика, представляете?
Генерал опять положил трубку, успокоился и снова взял:
– Знаешь, Свиридов… Пожалуй, мне твоя оборона нравится. Хорошего мало, а нравится. А может, он это… отравленный?
– На пленных испытали.
– Так ты и пленных взял? Ну и как?
– Согрелись. Дают показания.
Генерал поглядел в карту совсем уже веселыми глазами, уже как бы отведав того «привходящего обстоятельства»:
– Слушай, а ты сам-то где сидишь?
– Да в Перемерках же. От вас километров шесть. Могу лошадей выслать.
– Все не приучишься «кони» говорить, Свиридов. Кони и у меня есть, только они с утра снаряды возили, пристали кони. Ведь не люди они – устают…
– Так все-таки ждать вас? Опять же, День Конституции страна отмечает…
– Разболтались мы с тобой, Свиридов, – сказал генерал построжавшим голосом. – День Конституции выдаем. А враг подслушивает. У тебя все? До свиданья.
Генерал, заложив руки за спину, походил взад-вперед по горнице, погуживая себе под нос свое любимое: «Мы ушли от пр-роклятой погони, пер-рестань, моя радость, др-ро-жать!..», и стал против красного угла, разглядывая иконы.
– Это сей же час уберем, – поспешил к нему ординарец. – Это живенько!
– Зачем? – удивился генерал. – Чем они мешают?
– Мешают думать командующему, – тот ему отвечал молодецки, с восторгом в голосе. – Мысли отвлекают в ненужное направление.
Ординарец этот был, что называется, деланый дурак, то есть не от природы глупый, а для своего же удовольствия. Не рохля, а вполне даже расторопный, но говорил часто невпопад и еще очень этим гордился. Особо раздражало генерала, что он вместо «Слушаюсь» усвоил отвечать: «С большим нашим пониманием!» – и никак его было не отучить. Ответил и на сей раз, когда генерал велел ничего в красном углу не трогать, оставить как есть.
Уже закипая, поджав губы недовольно, генерал разглядывал темные лики – Спасителя, великомученицы Варвары, Николы Чудотворца, – подержал палец над лампадкой, потрогал черное потресканное дерево киота:
– Вот это – как называется?
– Это? –
