рившись, Роберто Морено уставился в окно люкса. Видел он, увы, плоховато, хотя ему было около сорока. Пришлось подтолкнуть очки выше к переносице, чтобы всмотреться в сад, узкий белый пляж, пульсирующее сине-зеленое море. Прекрасное, уединенное… и хорошо защищенное место. В поле зрения не покачивалось на волнах ни одно судно. И даже если бы кто-то из недругов каким-то образом узнал, что Морено здесь, и, вооружившись, сумел незаметно пробраться через промзону на мысу, отделенном отсюда водным пространством шириной в милю, – все равно невозможно прицельно выстрелить с такого расстояния сквозь мутную мглу.
Никаких вспышек больше не было. Ничего не блестело.
«Ты в безопасности. Иначе и быть не может».
Однако Морено оставался начеку. Подобно Мартину Лютеру Кингу или Ганди, он постоянно рисковал. Таков был образ его жизни. Смерти он не боялся – боялся умереть прежде, чем закончит работу. В столь молодом возрасте ему предстояло сделать многое. Мероприятие, подготовку которого он завершил всего час назад, – довольно значимое, чтобы привлечь всеобщее внимание, – было лишь одним из десятка запланированных на ближайший год.
А впереди вырисовывалось еще более многообещающее будущее.
Коренастый мужчина в скромном бежевом костюме, белой рубашке и ярко-синем галстуке – чисто карибский стиль – наполнил две чашки из только что принесенного официантом в номер кофейника и, вернувшись на кушетку, протянул одну репортеру, настраивавшему диктофон.
– Молока, сеньор де ла Руа? Сахара?
– Нет, спасибо.
Общение шло на испанском, Морено свободно владел им. Он терпеть не мог английский, на котором разговаривал лишь при необходимости, но так и не сумел избавиться от акцента Нью-Джерси, отчетливо слышного в его родной речи. Звук собственного голоса вызвал воспоминания о детстве в Штатах. Об отце, который постоянно задерживался на работе и, в отличие от матери, не пил. Об унылых пейзажах и хулиганах из соседней школы. Но пришло спасение – семья перебралась в более приятное, чем Саут-Хиллз, место, где даже язык звучал мягче и изящнее.
– Зовите меня, пожалуйста, Эдуардо, – сказал репортер.
Был он худощав, с залысинами, одет в голубую рубашку без галстука и потрепанный черный костюм.
– А я – Роберто.
На самом деле его звали Роберт, но от этого имени веяло душком адвокатов с Уолл-стрит, политиков из Вашингтона и еще генералов, которые на чужих землях усеивали поля сражений трупами местных, будто дешевыми семенами.
Так что – Роберто.
– Вы ведь живете в Аргентине? – спросил Морено журналиста. – В Буэнос-Айресе?
– Верно.
– Знаете, почему этот город так называется?
Де ла Руа покачал головой: он был не из коренных.
– Разумеется, это значит «чистый воздух», – сказал Морено, прочитывавший несколько книг в неделю, в основном по латиноамериканской культуре и истории. – Но имеется в виду воздух не Аргентины, а Италии, точнее, Сардинии. Так называлось поселение на вершине холма в Кальяри, которое находилось, скажем так, над вонью старого города, и его, соответственно, нарекли Буэн-Айре. Испанский путешественник, достигший берега там, где расположен нынешний Буэнос-Айрес, решил окрестить его так же. Естественно, речь идет о первом поселении на месте города. Оно было стерто с лица земли туземцами, недовольными тем, что их эксплуатируют европейцы.
– Даже ваши байки имеют основательный антиколониальный привкус, – заметил де ла Руа.
Морено рассмеялся, но хорошее настроение вдруг рассеялось, и он снова быстро взглянул в окно.
Что там такое блеснуло? Вряд ли он мог видеть что-либо, кроме деревьев и растений в саду и смутной полоски суши в миле отсюда. Отель находился на почти безлюдном юго-западном побережье острова Нью-Провиденс, где была столица Багам Нассау. Огороженная территория отеля надежно охранялась, а сад, предназначенный только для постояльцев апартаментов, был защищен с севера и юга высоким забором, а с запада – пляжем.
Здесь никого не было. Просто не могло быть.
Возможно, птица. Или листва на ветру.
Территорию недавно проверял Симон. Морено взглянул на рослого смуглого бразильца в дорогом костюме (телохранитель одевался лучше, чем босс, хотя и неброско). Молчаливый Симон, лет тридцати с небольшим, имел грозный вид, как и следовало ожидать от представителя его профессии, но был вовсе не головорезом, а армейским офицером, перешедшим на гражданскую службу. С обязанностями охранника он справлялся прекрасно.
Посмотрев на босса, Симон подскочил к окну и выглянул наружу.
– Вроде что-то блеснуло, – объяснил Морено.
Телохранитель предложил задернуть шторы,
