он криво усмехнулся, – вот и топай отсюда, это наше дело.
– Неужели?! Не указывай мне, понял?
– А ты, типа добрым заделался или чурок любишь? Пацаны, Капралу чурки нравятся, видали? Запал что ли на нее?! Ни рожи, ни кожи! Твой брат, слыхал, там в Москве мочит таких, как она, а ты слюни распустил с соплями. Девочкууу жалко.
Когда я голодный – я злой. Очень-очень злой, и у меня лицо Митьки начало перед глазами расплываться. Сам не понял, как в нос ему зарядил.
– Ты чего, Капрал, вообще охренел?
Он кинулся на меня и ударил кулаком в глаз. Я почувствовал, как кожа возле виска лопнула, и кровь по щеке потекла. У меня планки сразу сорвало, на тренировках так тоже бывало, если в голову дадут, у меня крышу сносит. Я в себя пришел, когда меня от него Васька с Коляном оттягивали, а я, тяжело дыша, продолжал кулаками махать, все костяшки об его челюсть сбил.
– Убьешь, Капрал, охренел совсем!
– Тихо, Тёма, тихо, – Васька Митьку под мышки подхватил, – мы пошутили. Так, подразнили чуток. На хрен она нам сдалась?
– Друга за суку черножопую бить. – взвыл Митька, вытирая лицо руками, выплевывая зуб сломанный, – Ты не друг – мразь ты!
– Пшел вон! – зашипел я, смахивая кровь с глаза рукавом рубашки. – Давай! Вали! Пока зубы все не повыбивал. Друг, бля! Когда меня спалил перед ментами, тоже другом был?
– Все. Валим отсюда. А тебя, тварь, я еще встречу саму – пожалеешь, что на свет родилась.
– Не встретишь, – сказал я вдогонку, трогая пальцем рану над левым глазом. Бровь мне рассек, ублюдок.
Они ушли, а я к девчонке повернулся. Она в забор вжалась, слезы по щекам размазывает и глазищами огромными на меня смотрит. Маленькая такая, худенькая, как тростинка. Мне показалось, что на её треугольном лице только глаза эти и видно. Бархатные, темно-карие с поволокой и ресницы длинные, мокрые. Я наклонился и рюкзак её поднял, отряхнул от грязи, она начала учебники собирать, руки с тоненькими пальчиками дрожат, и книги из них выпадают обратно, она всхлипывает, торопится. Я сам все учебники собрал, в рюкзак засунул и руку ей подал.
– Что затаилась, как мышь? Вставай. Домой провожу. Только не реви. Терпеть не могу, когда девчонки ревут.
– Не буду.
– Что?
– Не буду реветь, – тихо сказала она и слезы ладошками вытирает. Когда встала, на полторы головы меньше меня оказалась. Платье поправляет, а в косах трава запуталась, и пряди на лицо падают. Перепуганная, дрожит вся. Не привыкла, видать, к такому. И внутри появилось какое-то паршивое ощущение, что придется привыкать.
***
– Так что, Артем? Что скажешь? – голос Карена, отца Нари, выдернул из воспоминаний, и я поднял на него взгляд. За эти годы он почти не изменился – такой же представительный, властный, спокойный и доброжелательный. Впрочем, это спокойствие напускное. Я знал об этом человеке достаточно, чтобы понимать, на что он способен и что скрывается под этим спокойствием.
Покровительственный тон слегка раздражал, но мне было нужно именно такое отношение.
