страсти ни почем. Собравшись с духом, Альфонсо резко вскочил на ноги и быстро огляделся, ища безопасную опору – не напороться бы на липкое дерево или не наступить в чертополох. Боль взорвалась жуткими стуками в ушах, оглушающим звоном; ощущения были такие, что мозг разорвался на куски, и каждый этот кусок рвут когтями сотни маленьких звериных лап. Мгновенно потемнело в глазах, ноги словно лишились костей, но Альфонсо знал: если он сейчас упадет, то уже не встанет. Очень быстро считал он до миллиона, мыча как дефективная корова с палкой во рту, прислушивался к ошалевшему сердцу, держась дрожащими пальцами за шершавую кору мятой сосны. С трудом передвинув ноги, пока они слушаются, следующим болезненным рывком Альфонсо вплотную приблизился к сосне, ставшей ему на эти вечно длящиеся секунды родной, обнял ее, как можно крепче и начал дергаться, словно в конвульсиях. Сверху что то капнуло, и это показалось ему ударом кувалды по голове. Начал раздражать громкий, назойливый хруст, и понадобилось много времени, чтобы понять, что это хрустит что – то у него во рту, то ли ветка, то ли зубы. Внезапно начали нагреваться щеки – через несколько секунд они полыхали жарким пламенем, Альфонсо даже показалось, что запахло шашлыками; он прижался щекой к холодной, нежной, как терка для овощей, коре дерева, и впервые за все время почувствовал хоть какое то облегчение.
– Надо бежать, – подумал он про себя, когда миллион кончился – если сердце не разорвется, то надо бежать.
Даже думать было больно. Тем более, думать о том, чтобы пошевелиться, но выбора не было: тьма сгущалась над деревьями, и так эгоистичными по части распределения света. В темных провалах между стволами начали мелькать неясные тени, тихий шепот множества голосов становился все ближе и ближе, охватывал кольцом, приближаясь. Альфонсо резко оторвался от дерева и, не обращая внимания на новый приступ острейшей боли, пошел вперед. Поначалу выходило плохо – ноги почему то решили разойтись в разные стороны, а тяжелое тело понесло налево. Руки, болтаясь, как плети, мешали сосредоточиться на ходьбе, стукая по заднице каждый раз, как Альфонсо пытался идти туда, куда хотел. В ступни и ладони кололи маленькие раскаленные иглы, прожигая мышцы до самой кости, и каждый шаг стал пыткой, ставящей под сомнение саму необходимость в ходьбе, да и жизни в целом, но потом, вдруг, резко полегчало. Альфонсо увидел глаза. Два красных, горящих пятна мелькнули между деревьями, в мозг стали врезаться шорохи длинных когтей, царапающих корку земли. Где –то в темноте, сквозь колючие кусты, ядовитый плющ, не снижая скорости, не таясь и не прячась ломилось большое, тяжелое животное, и Альфонсо прекрасно знал, что это волк. Он мгновенно забыл про боль и самоубийственные мысли – теперь он хотел жить так, как никогда раньше. Теперь тело бил в конвульсиях жуткий страх, растущий из самых глубин болезненно корчащейся души, леденил кожу, заставлял сердце разрываться от бешеного стука, а ноги – бежать, хотя Альфонсо прекрасно понимал – бежать бессмысленно. Нет в лесу зверя страшнее
