говорите о том вечере, когда мы обедали у Павла Александровича?
Она взглянула на меня глазами, в которых было выражение скуки и упрека, и тогда я впервые подумал, что она, может быть, по-своему умна.
– Вы непременно хотите разговаривать со мной таким ироническим тоном, явно давая мне понять, что считаете меня дурой?
Она перешла на французский язык; по-русски такая фраза была бы для нее слишком трудна.
– Боже сохрани!
– Вы видели меня на площади Бастилии, куда я приехала с моим любовником.
– Извините меня, ваша личная жизнь меня не касается.
– Да, да, я понимаю, – сказала она с нетерпением.
После ее слов о том, что я видел ее на площади Бастилии, было ясно, зачем она пришла ко мне.
– Я думаю, что вы напрасно теряете время, – сказал я. – Вы надеетесь, что я никому не расскажу об этой встрече, не так ли?
Она сделала гримасу, точно проглотила что-то невкусное:
– Да.
– Слушайте, – сказал я, – я буду с вами совершенно откровенен. Вы не хотите, чтобы Павел Александрович это узнал, потому что вы боитесь потерять ваше положение. Мне тоже не хотелось бы, чтобы это ему стало известно, но по другой причине: мне его жаль.
– Но вы меня понимаете?
– Не будем на этом настаивать, это было бы для вас невыгодно.
И тогда она заговорила с неожиданным и злобным воодушевлением:
– Да, конечно, вы этого не понимаете. Parce que, voyez-vous, vous etes un monsieur[12]. Вас никто никогда не хлестал по щекам. Вас никто не называл девкой.
– On se tromperait de sexe[13].
– Молчите, дайте мне сказать. Вы не таскались по тротуарам, вы не жили неделями, не зная, где вы будете ночевать. Вас не толкали полицейские. Вы не ночевали со вшивыми арабами. Вы не знаете, что значит туземный квартал, вы не дышали этим воздухом. Вы не понимаете, что значит зависеть от толстого, слюнявого клиента. – Она говорила отрывисто, низким и почти хриплым голосом. – Вы не знаете, что значит ненавидеть собственную мать. Вы не знаете, что значит жить всю жизнь в нищете. Вы ходите в университет, слушаете лекции, спите в чистой постели, отдаете ваше белье в прачечную. On m’a traine tout la vie dans la boue, moi[14]. – Она остановилась, на ее лице было выражение усталости. – А когда я оставалась одна, я плакала. Я плакала от отчаяния, от нищеты, от того, что ничего нельзя было сделать. Когда я была девочкой, я плакала, потому что мою мать бил ее любовник, и она плакала вместе со мной. Что вы знаете обо мне? Ничего. Но когда вы говорите со мной, в вашем голосе явно чувствуется презрение, вы думаете, я его не слышу? Да, да, я понимаю: мы принадлежим к двум разным мирам, – nous appartenons a deux mondes differents[15].
– Эту фразу вы где-то прочли, – сказал я без всякого раздражения.
– Может
Да, конечно, вы этого не понимаете, потому что вы, видите ли, мужчина (
В таком случае произошла бы ошибка в определении пола (
Меня всю жизнь втаптывали в грязь (
Мы принадлежим к двум разным мирам (
