илетевшая издалека и случайно заплутавшая среди многоэтажек и подворотен. Город поёт без слов, убаюкивает своих жителей, принося им дивные сны, и тогда мне хочется верить, что всё в этом мире действительно имеет свою силу. Это любимые слова моей мудрой тётушки Инессы, но вспоминаю я их обычно лишь в подобные таинственные ночи, когда ощущаю себя неотъемлемой частью этого большого города – незримой тенью средь мириад погасших окон.
А с наступлением утра мир как будто вновь теряет глубину и наполняется привычной рутиной и бестолковым шумом. Вот опять пронзительно поскрипывает несмазанными петлями дверь, ведущая в комнату, а на кухне, сцепившись как две галки, во весь голос кричат друг на друга дорогие тётушки. Порой это кажется таким невыносимым, что вся квартира трещит по швам как старое платье.
– …Ты не можешь так говорить! Я в ответе за своего сына! – высокий голос тёти Анфисы вспарывает воздух, разносится эхом по комнатам и звонкими искрами ещё какое-то время мечется в стекляшках хрустальной люстры, венчающей потолок нашей прихожей.
– А что будет с тройняшками и гнездом, тебе, как всегда, безразлично?! – отвечает ей низким грудным голосом тётушка Инесса, которая хоть и не любит подобного рода ссоры, но почему-то раз за разом становится их участницей.
– София оставила их тебе! Это не моя забота!
Я тяжело вздыхаю и пальцем провожу над пламенем свечи, зажатой в моей ладони. Этот скандал повторяется уже который раз на этой неделе, и ни я, ни мои сёстры так и не можем сказать, в чём же причина размолвки между тётушками, сколько бы ни подслушивали. Итогов у этих кухонных баталий тоже никаких нет, только всю квартиру заволакивает чёрным смолистым туманом, дышать в котором практически невозможно. То ещё удовольствие бродить после по комнатам, будто где-то неподалёку горят торфяные болота, но почему-то никого это совершенно не волнует.
Палец после свечи мгновенно покрывается слоем копоти, и я его сразу же без каких-либо угрызений совести вытираю о чистую простыню на кровати. Всё равно не моя – тёти Анфисы, а её вещей совсем не жалко.
– Ты выбросишь их из гнезда, как только появится шанс!
– Будто бы ты с Димой обойдёшься иначе! – возмущённо восклицает Анфиса.
– Я никогда не прогоню ни его, ни тебя, пока сами не захотите!
– Это только на словах! А на деле, знаю я, выставишь за порог как щенка, потому что печёшься только о своих девчонках!..
Громкий удар кулаком по обеденному столу заставляет Анфису испуганно замолчать, поперхнувшись последней фразой. Я втягиваю голову в плечи, предчувствуя скорую развязку.
– Пока я старшая в этой семье, никто не смеет сомневаться в моих словах! – гремит гневный голос тётушки Инессы. Противно скрежещет отодвигаемый стул, и на кухне становится на одну душу меньше. Эта душа, правда, сразу же возникает на пороге смежной с кухней комнаты, где на краешке кровати и сижу я, свесив ноги вниз и ловя капельки воска, сползающие вниз по свече белыми червячками.
– Варя, убери там, – строго просит тётушка и уходит. На моих глазах она поворачивает свой медный ключик в замочной скважине ведущей в кладовку двери и сразу же исчезает за ней. Совсем исчезает, покидая гнездо бесшумно, как привидение, и, судя по всему, не намереваясь сюда возвращаться раньше ужина. И куда только она сбегает так рано утром в выходной день?
– Варя, вот и ты наконец! – едва завидев меня у входа на кухню, нетерпеливо восклицает тётя Анфиса, даже не озаботившись пожеланием доброго утра. – Мы тут с Инессой слегка повздорили… Ну да это не так важно! Мне уже пора бежать. – Словно она не знает, что я опять подслушивала из её комнаты и в курсе всех криков. Трудно, знаете ли, не подслушивать, когда весь дом ходуном ходит от такого шума с самого утра. – Варя, ты тут всё прибери! Только тщательно! А то вчера ты ванну вроде бы мыла, а разводы грязи на стенках остались, будто ты её и не касалась, – уже засовывая ноги в туфли в прихожей, беспрерывно бормочет Анфиса. Через пару минут хлопает входная дверь, и тёти уже и след простыл.
Остались лишь я, белая, истекающая воском свеча и непроглядная тьма, сажей поднимающаяся под самый потолок кухни.
Вечно я за всех убираюсь, а потом ещё и упрёки выслушиваю!
Размахивая свечой из стороны в сторону, я начинаю ходить от стены к стене, прогоняя туман, набежавший от злых слов тётушек, и стараясь не капать воском на пол. А то мне же и придётся потом его соскабливать.
Клубы медленно и неохотно развеиваются. Едва во всей квартире светлеет, я, послюнив пальцы, гашу фитиль и быстро выбрасываю в мусорку полностью почерневшую свечу.
Вечером, как и ожидалось, про скандал никто даже не вспоминает. Вся семья собирается за одним столом на ужин к восьми часам, как заведено. Сперва все молчат и сосредоточенно жуют курицу, пересушенную в духовке моей старшей сестрой Ольгой, которая уже который год пытается
