сведению вот что, – сказал он. – Поводом для военных действий будет их высадка в Испании, якобы для защиты колонистов. Аркуд уже послал подстрекателей возмущать народ.
Последнее было очень важным известием. Однако мне пора было уходить.
– Благодарю тебя. Делай свою работу, продолжай допрос.
Я собрался было уйти, но захотел выяснить ещё одну вещь.
– Скажи, в тот самый последний момент, когда он упёрся, о чём ты спрашивал его?
Марциан задумался.
– Имя. Он упёрся на имени одного человека. Я просил назвать его имя, на котором он запнулся. Этот человек больше чем Аркуд заинтересован в войне. Он сказал, что тайно встречался с ним и получал от него инструкции. Когда он хотел его назвать, он боролся с собой. Я тряс его, я кричал: «имя, назови имя!». Он открыл рот, шлёпал губами…но в последний момент как-то сумел напрячь всю свою волю. Это отняло у него последние силы. После этого он закатил глаза и упал без чувств.
***
На следующий день узник пришёл в себя и стал прежним. Конечно же, он не помнил что говорил под действиемснадобья, и поначалу думая, что мы его дурачим, вёл себя нарочито дерзко и презрительно – но до того лишь момента, пока Марциан не раскрыл свиток с протоколом допроса и зачитал его собственные слова; а в них всё то, что тот не сказал бы даже под страшными пытками. Слыша про тайны, которые он добровольно выдал своим врагам, карфагенянин приуныл. Дерзкий вид с его лица исчез и теперь, поникши, он сидел и молча глядел в пол. По нему было видно, что он опасается повторного допроса с использованием снадобья. Он молчал, но мы догадывались, что внутри он весь кипит от злости на себя. Марциан, увы, так и не узнал главного имени – того, кто помимо Аркуда, отдавал инструкции. Однако он, желая больше подавить его волю, нарочно сказал карфагенянину, что услышал тогда всё, что хотел…
Третий допрос, однако, мало к чему привёл. Узник, обозлённый на нас (и в не малой степени на себя самого), вёл себя как никогда дерзко и сыпал проклятиями. Он догадался, что снадобье у нас закончилось. Из его поведения Марциан вывел, что он вёл себя так, желая вызвать наш гнев и надеясь, чтобы мы передали его в руки экзекуторам – и так, вероятно, хотел умереть с честью, наказав себя за то, что проговорился. Но Марциан не поддался на его уловку.
Здесь я чуть отвлекусь от повествования.
Считается, что мудрость – удел стариков повидавших жизнь. Посему, о собственной мудрости (разве что о её начатках?) я сказать не решусь, хотя за свою недолгую жизнь мне довелось многое пережить и немало повидать. Так, я заметил, что знание людей напрямую зависит от знания самого себя – как и то, что настоящая мудрость не приемлет однозначных суждений. Ещё есть одна вещь, о которой я размышлял как о непреложной. Например, если что-то идёт очень хорошо и вскоре даёт плоды, то затем, как правило, всегда будет препятствие или подвох; всегда последует то, что осложнит тебе жизнь и умерит твою радость. Говоря это, я исхожу из своего опыта, хотя слышал похожее и от других. Вот почему, я выработал в себе привычку относиться безучастно к неожиданной удаче. Потому, что почти всегда вслед за ней – по крайней мере, это стало верно для меня
