к губам, и… мрачное подземелье прорезал чистый мелодичный звук. От неожиданности Пётр Васильевич и Цыган вздрогнули и повернулись к Игорю. А он переменил пальцы, приоткрыв следующее отверстие, и раздался новый звук, более высокий и нежный. Цыган облизал свой нос, а губы Петра Васильевича тронуло подобие улыбки. Оба придвинулись к новоявленному музыканту.
– Это что, флейта у тебя? – спросил отец у сына.
– Ну, до флейты нам далеко.
– Тогда – дудка.
– Да нет… Я думаю, это что-то вроде свирели. Есть такой старинный музыкальный инструмент.
– А можешь сыграть что-нибудь?
– Сейчас попробую.
Устроившись удобнее, Игорь сделал вдох, и в трюме полилась мелодия песни «Во поле берёзонька стояла». Пётр Васильевич слушал молча, покачивая головой, а Цыган сел напротив, задрал морду и «запел», точнее, завыл, следуя звукам свирели.
Отыграв «Берёзоньку», Игорь взялся за другую мелодию, более ритмичную и задорную, и Цыган пустился в «пляс». Он вертел задом и помахивал хвостом, мотал головой и переступал в такт музыке, двигаясь из стороны в сторону. В завершение он свалился на пол, перевернулся вверх брюхом и смешно задёргал ногами. При этом он почти неотрывно смотрел на Игоря и в каждый удобный момент испускал очередную собачью руладу.
Игорю стоило труда сдержать смех, глядя на него, а Пётр Васильевич, сам не замечая того, просто расплывался в улыбке.
– Ишь что вытворяет. А ну сыграй ещё что-нибудь.
Концерт не прекращался, пока у музыканта не заболели губы.
Ночью Игорю приснился сон. С высоты птичьего полёта ему виделась бескрайняя снежная пустыня с застывшей под ней летаргической баржей. Он увидел себя со свирелью в руках, сидящего рядом Цыгана, освещённых слабым колеблющимся пятном печного зарева, и спящего на борове отца. Подземелье показалось ему таким глубоким, а сам он таким маленьким и одиноким, что у него заныло сердце, стало трудно дышать, и он проснулся.
Тоска, душившая его, не отпускала и наяву. Он несколько раз вдохнул всей грудью, а когда это не помогло, заставил себя улыбнуться и беззвучно рассмеяться долгим трясучим смехом.
Преодолев приступ душевной слабости, он сполз с лежанки и присел перед печным зевом. Огонь в печи погас, угли покрылись слоем пепла. Проспали! Этот концерт размагнитил и отца, и его самого. А расслабляться нельзя, так недалеко и до беды. Вообще-то следить за печкой была очередь Петра Васильевича, но Игорь чувствовал вину и за собой.
Забыв про сон и одиночество, он схватил клюку и загнутым её концом пригрёб угли из глубины печи поближе к себе; в их чернеющей массе появилось несколько тлеющих огоньков. Ну вот, а ты испугался, самому себе сказал Игорь. Видишь, ничего страшного не случилось. Кроме того, у них есть лампадка. Вон она теплится. Жара от её пламени
