СТР Страхолюд. – А если никто не признается, мне придется убить всех неженатых молодых людей в вашем Хулиганском племени. Все честно и согласно Варварскому Кодексу. Никаких расспросов. Никаких тыканий пальцем друг в друга: «Это не я, это он!» И я буду абсолютно в своем праве.
– Дурное это дело, ЛЮБОВЬ, – мрачно покачал головой Стоик. – Очень дурное.
– Но ты забыл одну маленькую важную вещь, СТР, – заметил Иккинг. – Как ты докажешь, что эти письма написал кто-то из нас?
– Вот-вот, вряд ли это был Хулиган, – гордо сказал Стоик. – Большинство из нас вообще не умеют писать.
СТР улыбнулся и зажал зубами сигару.
– Я прочту одно из писем, просто на случай, если оно пробудит в ком-нибудь из присутствующих воспоминания.
Могущественный варварский вождь поднялся на ноги.
Поэтические чтения, которые за этим последовали, несколько испортило то обстоятельство, что стих читал самый жестокий вождь в нецивилизованном мире, пыхтя огромной сигарой и сверкая злобным взглядом.
Хулиганы взревели от хохота.
– Они смеются над моей дочерью? – кротко спросил СТР.
– ТИХО! – гаркнул Стоик.
На пляже тут же воцарилась тишина, только кто-то еще разок хихикнул в кулак. Ярисса О’СТРели гневно любовалась своим отражением в золотой чаше.
– Я жду, не возьмет ли кто на себя ответственность… – произнес СТР.
Иккинг повернулся пошептаться с Рыбьеногом и обнаружил, что друг сделался ярко-красным. Он нервно ерзал на стуле и не желал встречаться с Иккингом взглядом. И у Иккинга возникла страшная догадка…
СТР ухмыльнулся еще гаже.
– В письмо вложен цветок. Романтично, не правда ли? Очень мило… – проговорил он негромко, вытряхивая цветок из письма себе на ладонь. – И это… болотная роза Олуха.
Болотная роза Олуха – коричневая и колючая и со слабым (увы, не самым приятным) запахом. И очень редкая. Настолько редкая, что встретить ее можно лишь в самых топких участках болот на Олухе, поэтому Хулиганы даже выбрали ее символом своего племени.
СТР снова сел.
– А теперь можете спокойно обсудить новость между собой.
5. Двенадцатый жених Яриссы О'Стрели
Иккинг в ужасе повернулся к Рыбьеногу.
– Это же не ты, Рыбьеног, правда? – прошипел он в отчаянии.
Нет, не может быть… Рыбьеногу же всего тринадцать с хвостиком. У него определенно нос не дорос посылать любовные стихи красивым, надменным принцессам, у которых к тому же папочки маньяки-убийцы…
Но Рыбьеног был красней заката. Он сдвинул очки к самой переносице и пробормотал так тихо, что Иккинг едва его расслышал:
– Гм… Понимаешь, я упражнялся в стихосложении. Стих-то очень хорош,
