рен пердит.И, отворачиваясь косо,
За ним парашу выноси,
И сострадай по мере сил,
И подавай ему „колёса”,
И думай: мать твою угрёб,
Когда ж ты крякнешь, старый жлоб!»
Такие мысли всю дорогу
Спать не давали баловню,
Что тихой сапой, понемногу
На бабки ставил всю родню.
Друзья моих былых творений,
Прошу знакомьтесь: вот – Евгений,
Здесь в роли главного лица
Конкретный питерский пацан.
Вы Питер знаете? Я тоже,
Когда-то хоровод водил
Меж этих питерских чудил,
Но, опыт свой земной итожа,
Могу сказать на склоне лет,
Что лучше Минска места нет.
Его папаша был бухарик
И ровно по три раза в год,
Как будто глядя в календарик,
Привычно уходил в залёт.
Тогда мадам и некий дядя —
К парнишке, состраданья ради,
Пока папаша, как Му-му,
Учили вьюноша тому,
Кого держать в авторитете,
Про что понятия иметь.
Малец умен был и, заметь,
Узнал на этом факультете
Такое, что на жопу глаз
Мог натянуть любому враз.
Нас тёти-дяди поучали,
Как надо Родину любить,
А сами так и примечали:
Себе побольше сноровить.
На этих зомби маргинальных,
Оневич клал прибор банально.
На все наезды старых клизм
Он выдвигал свой пофигизм.
А тёлкам томно строил глазки
И чумовую лажу нёс,
За ними бегая, как пёс,
По вольной пущенный натаске,
И возбуждал у них мигрень,
Шепча им в уши похабень.
По фене нынче все базлают,
Но, если честно вам сказать,
Как нынче лохи феню знают,
То лучше было б не базлать.
Но, типа, как бы наш Евгений
Конкретно мог базлать по фене,
Какие он вязал узлы,
Когда на фене вёл базлы!
К наукам не питав охоты,
Он многих гитик не умел,
Зато держал в своём уме
Огромный кластер анекдотов.
Ему, что Штирлиц, что Чапай —
Травить мог, только тему дай.
Оневич был несложный малый:
В биномах счёты не сводил,
На нём природа отдыхала,
И он природу не будил.
Веленью времени послушен,
К искусствам был он равнодушен:
Ни Тарантины, ни Дали
Его нисколько не гребли.
Но по понятиям жил парень:
То Адам Смит, то Рикардо,
Цитировал их от и до
И даже батьке мозги парил.
Но папа отвечал: «Фуфло».
Он свил с барыгами кубло.
Портрет героя вам представлен
И мной написан в полный рост,
Но штрих последний не поставлен —
Не поднят половой вопрос.
Встаёт он в нашей мелодраме
Не как любовь к прекрасной даме,
Которую воспел Кобзон,
За что крутые бабки он
Срубал в стране своей безбрежной
Среди непуганых козлов.
Нет, наш герой был не таков.
Едва ступив за возраст нежный
И ощутив в штанах стояк,
На баб стал прыгать, как маньяк.
Он клал их в ряд, как шпалы БАМа
В Сибири ссыльный элемент.
Без лишних слов любую даму
Волок к себе в апартамент.
И шедевральную чувиху,
И повариху, и ткачиху.
С любой в момент снимал штаны:
И с шалашовки, и с княжны.
Являясь в образе титана,
Что был подобен сразу всем
Агентам номер ноль-ноль семь.
И тёлки, писая фонтаном,
К нему от этого кино
Неслись, как мухи на говно.
Он знал, что чем мозги свободней,
Чем
