с пола длинный обломок, похожий на дубину, эльф нанёс первый удар. Он ничего не почувствовал и не видел, как побледнел Горан, как схватился за голову, оттолкнув вспотевшую и усталую девку.
Едва натянув штаны, охотник бросился прочь из трактира и скрылся в лесу.
Авантюрин наносил удар за ударом, методично круша уродливые статуи.
Что это было? Обломок радости? Жажда мести? В таком состоянии их просто не отличить.
Стеллажи оказались не такими хрупкими, как скульптуры. Черная гниль смазывала удары, полки стонали, но не поддавались.
«В чем смысл этих воспоминаний, если они несут только боль»? – с досадой думал эльф.
А охотник скорчился на поляне в лесу.
«Будь ты проклят! – шептал он, не в силах крикнуть. – Будь ты проклят! Это нельзя трогать, нельзя! Если я всё забуду, они снова сделают это со мной, слышишь? Я должен это помнить!»
Но Авантюрин его не слышал. Он был далеко от смотровой площадки, а каждый удар доставлял ему почти удовольствие, несмотря на то что руки уже были разодраны в кровь неудобным обломком.
Вот только никак не получалось справиться со стеллажами.
Авантюрин критически осмотрел бесконечные ряды воспоминаний. Подобрал с пола два небольших обломка и чиркнул ими друг о друга.
Гниль вспыхнула моментально. Горан кричал так громко, что его, наверное, можно было услышать и не подходя к экрану.
Но за гулом пламени больше ничего не было слышно.
***
На небольшой лесной поляне медленно приходил в себя мужчина. Он был наполовину обнажен, бос, но самое главное – совершенно не понимал, где находится. И вообще – кто он. Отчего-то его это не беспокоило. Внутри него было тепло и светло, как у младенца на руках матери.
Мужчина потер щеку, с удивлением ощутив на своем лице слёзы. А потом почему-то улыбнулся.
В нескольких метрах от него в траве лежала фигурка крохотного эльфа. Худого, невероятно грязного, с сединой в волосах. Фигурка была абсолютно неподвижна.
Но когда маленьким тельцем заинтересовались лесные муравьи, эльф вдруг вдохнул и открыл глаза.
Небо снова было синим, а не серым, в воздухе, перебивая друг друга, сплетались ароматы июньских цветов.
Глава 2 Тария
Влатко метнул нож, но дважды дал маху: не попал по крысе, а если бы и попал – ножик шлепнулся плашмя. Торопливо оглянувшись и убедившись, что свидетелей его позора нет, Влатко сел обратно на жесткую скамью.
«Дрянной ножик. Дрянная крыса, дрянная скамейка, и работа эта – дрянная. Какая разница, по какую ты сторону от решетки, если большую часть жизни всё равно торчать здесь, в холоде, сырости, в копании сотен крыс… Нет, не надо было мне соглашаться, ох, не надо…»
Будто в ответ на его внутренние сетования, в углу раздался сварливый писк крысиной драки. Свет масляной лампы туда не проникал, но и без этого Влатко хорошо мог представить всю мерзость этой картины: мыши и
