минута. Другая. Едва заметный кивок. Медленно выдыхаю.
– Хорошо, Василиса. Ямадаев не должен знать, чья ты дочь, поэтому, если тебе повезёт к нему устроиться, не называй своё настоящее имя, – Соломон протягивает мне паспорт.
Новенький документ. Хрустит, когда я его пролистываю, и пахнет клеем. Я раскрываю его на второй странице и удивлённо пялюсь на собственную фотографию, над которой достоверно поблёскивает графическая защита. И имя. Алиса Спиридонова. Чужие имя и фамилия. Дата рождения опережает мою ровно на год. Но день и месяц совпадают.
Значит, мой отказ не предполагался. Соломон знал, что я поведусь. А как иначе, ведь я столько лет его терроризировала.
Автомобиль припарковался у моего дома. И я уже порывалась выйти, как Соломон сжал мою руку, потянувшуюся к двери.
– Его горничная была уволена сегодня утром, – сообщает мне, и я догадываюсь, что она тоже работала на Соломона, – поэтому поторопись. К вечеру это место может быть занято.
Я киваю, наматывая информацию на ус. Значит, надо ускориться.
Соломон медлит, будто хочет добавить что-то ещё.
– Ямадаев опасный человек. Не ври ему – он распознает твою ложь. А если он поймёт, зачем ты там, убьёт на месте. Уверена, что оно того стоит?
Я смотрю в серые глаза. Внимательно и удивлённо. По моим губам скользит холодная усмешка. Меня забавляет эта несвоевременная забота обо мне. Почему вдруг? Только оттого, что этому мужчине захотелось залезть мне в трусы?
– Уверена, – твёрдо отвечаю и выбираюсь из тёплого салона, окунаясь в неприветливую серую жизнь.
***
Я бы прямо из автомобиля бросилась к дверям ночного клуба, но меня бы и на порог не пустили. Грязная замухрышка, нечёсаная, бледная. Представляю лица этих напыщенных секьюрити, стоящих у входа, при виде меня. Хех.
Перепрыгивая ступени, поднялась на свой этаж. Задержала дыхание, перед тем как провернуть ключ в замке. Как же не хотелось возвращаться домой. Прикусила губу и отворила дверь.
– Явилась, прошмандовка, – едва я переступила порог, посыпались обвинения. Старая ведьма выглянула из кухни, презрительно разглядывая меня, пока я разувалась. – Что дочка моя непутёвая, мне всю кровь высасывала своими похождениями, теперь ты свалилась на мою голову. Где ж я так нагрешила, что такие шлюхи в моей семье родились?
Бабка была полной, дородной женщиной, и, если глядеть на меня и маму, наше родство вызывало сомнения.
От потока брани и грязи все мои внутренности свернулись в узел. Почти ощутила, как из ушей пошла кровь. Хотелось забиться в дальний угол, сжать голову ладонями и не слышать этот невыносимый ор.
Отвечать бабке или, что ещё хуже, вступать с ней в спор я не стала.
Она приютила нас после смерти отца, впустила в свою квартиру и считала, что это даёт ей право измываться над нами. Может, отчасти из-за неё мать и снаркоманилась, но я не хотела искать ей оправдания, поэтому отбросила эту мысль.
Прошла
