там, в космосе».
20
– С кем это вы там воркуете, мой штурмбаннфюрер? – тихий, вкрадчивый голос Лилии Фройнштаг малиново прозвенел за спиной у Скорцени, и штурмбаннфюрер ощутил у себя на затылке пленительный запах духов и сладостную теплоту женского тела.
– Разве? Мне-то казалось, что я молчу, как римская статуя.
– Не обольщайтесь, я слышала ваш голос.
– Мне тоже показалось, что слышал его.
Фройнштаг остановилась рядом со Скорцени и взглянула на темнеющую внизу чашу озера.
– Я и не догадывалась, что из вашего окна может открываться такой фантастический пейзаж, – едва слышно молвила она, потершись щекой о предплечье мужчины.
– Я тоже.
– Признаюсь, что открыла дверь и несколько минут наблюдала за вами. К счастью, вы не услышали скрипа двери и не почувствовали моего присутствия. Но голос ваш я слышала, собственно, какие-то отдельные, несвязные слова, будто бредили.
– Подтвердив это, Фройнштаг, вы заставили меня подумать, что это со мной говорила душа Райса.
– Кого?
– Унтер-офицера, смертника.
– Ах, смертника. Этот Райс – ваш однополчанин по дивизии «Рейх»?
– Нет.
– И давно погиб этот человек?
– Он пока еще жив. Завтра ему объявят о присвоении звания унтер-офицера и посадят в катер. «Человек-торпеда». Первый немец, которому суждено стать морским камикадзе.
– Но ведь он стремился стать «первой торпедой» рейха?
– Как знать.
– Вы значительно сентиментальнее, чем я предполагала, мой штурмбаннфюрер. Раньше я считала, что ваша сентиментальность не распространяется дальше соучастия в судьбе некоторых итальянок, вроде княгини Марии-Виктории Сардони. Пожалев в ней агента, вы тем самым…
– Здесь не место для ревности, унтерштурмфюрер, – резко прервал ее Скорцени. – Избавьте меня хотя бы от нее.
– Жаль, а то бы я сказала, что, пожалев в ней агента, вы приобрели влюбленную итальянку, – все же умудрилась высказать свое Лилия. – Но теперь я вижу, что и души все еще не погибших камикадзе тоже время от времени тормошат вас, не давая покоя.
– Вы уже распугали их своим пеньюаром, Фройнштаг. – Легкий халатик, наброшенный прямо на голое тело, действительно напоминал благоуханный пеньюар.
– Какой стремительный переход от грубости к комплиментам! Вы непостижимы, Скорцени.
Почти забывшись, Отто обнял девушку за талию и, без особых усилий усадив на подоконник, принялся нежно целовать в губы, шею, грудь…
– Хорошо, что вы догадались прийти, Фройнштаг, – прошептал он, чуть-чуть утолив жажду. – Очевидно, мне нельзя было оставаться здесь дальше одному.
– По ночам это противопоказано. Как, впрочем, и мне…
Лаская
