или строго засекреченный «Лагерь дождевого червя» в Польше. И в этом – величайший из парадоксов войн.
– Как считаете, Критс, – он вновь вернулся к столу, – генерал О’Коннел способен что-либо добавить к тому, что нам уже известно об «СС-Франконии», и в частности, о зомбировании пленных?
– Вряд ли, сэр.
– Но материалы папки свидетельствуют, что источники были серьезными, и то количество сведений, которые здесь имеются…
– В том-то и дело, что в папке собраны все донесения, которые имелись по данному вопросу в его ведомстве. Так что вряд ли генерал способен чем-либо удивить нас. Впрочем, последние из них месячной давности.
– Вот видите, месячной.
– Вряд ли в такой мощной базе, каковой является «Регенвурмлагерь», что-либо может измениться в течение месяца. Ну, еще на один полк увеличат гарнизон, состав которого нам все равно не известен.
– …И потом, важно знать, к каким выводам приходит сам генерал, – не стал полемизировать с ним Черчилль.
Услышав это, Роберт Критс искривил губы в иезуитской улыбке: «Генерал О’Коннел?.. К каким-то серьезным выводам?.. Стоит ли рассчитывать на глубокую аналитику, когда речь идет о генерале О’Коннеле?».
Для премьера не была тайной та снисходительность, с которой Критс воспринимал заслуги генерала О’Коннела перед английской разведкой, поэтому он понимал, какие чувства одолевают сейчас его личного секретаря, однако разубеждать иезуита не намеревался.
Иное дело, что в сознании Черчилля все сильнее укоренялось подозрение: «А ведь Критс всячески пытается отдалить от меня генерала, хотя прекрасно знает, что именно этот человек является моим доверенным лицом в разведке, именно ему я поручал самые ответственные и секретные операции, как, например, операцию по выяснению судьбы моих довоенных писем дуче Муссолини. По нынешним понятиям, откровенно компрометирующих меня».
– Я знал, что вы решите посоветоваться по этому вопросу с генералом, – молвил тем временем Критс, – о чем предупредил его еще позавчера, чтобы у него хватило времени для подготовки к разговору.
– Надо бы и в самом деле пригласить его.
– Это было сделано полтора часа назад. Генерал прибудет через десять минут. – Черчилль удивленно взглянул на секретаря. – Если только вы не отмените визит, – с традиционной вежливостью склонил свою плешину Критс.
Генерал прибыл с тем незначительным опозданием, которое ему мог простить даже Черчилль, особенно с учетом того, что ездить все еще приходилось по разрушенным улицам, на которых не далее как вчера слышны были мощные взрыва германских ракет «Фау». Этот рослый, с едва заметными сединами в редеющих волосах блондин мог бы слыть образцом английского спокойствия и чопорности, если бы не странная смущенность, а то и растерянность, которые он испытывал всякий раз, как только оказывался наедине с Черчиллем.
Это был даже не страх перед руководителем страны,
