где, казалось, и персонал и постояльцы набирались по признаку «явная склонность к диким выходкам».
– И тогда Ирени, горничная, и говорит «А ваши панталоны, сударыня, можете снять с флюгера дома напротив!»
– А что Баро?
– А что Баро! Баро давно съел обеих уток!
Сегодня я как раз навещал квартал Всякой Всячины, но не с целью полюбоваться вживую на персонажей историй Акимыча. Роясь накануне в сундучке своей комнаты, я нашел засунутый туда сломанный хронометр, тот самый, из желудка акулы, и решил на всякий случай выяснить – нельзя ли часы очень дешево починить, а потом, например, очень дорого продать? Пятьсот золотых за хороший серебряный хронометр на аукционе только так давали. А этот по виду мог быть и золотым – просто пребывание в акуле не слишком пошло ему на пользу.
На карте Мантиса ближайшая к дому часовая мастерская располагалась как раз в этом квартале маленьких лавок, магазинчиков, лапшичных, блинчиковых и закусочных -и я еле сориентировался в этих тесных закоулках, но наконец увидел номер дома – «15», причем номер был написан на табличке, которая была чуть ли не шире фасада здания – реально в шаг длиной домик, если широкий шаг, правда. Боком я кое-как протиснулся в узкую дверь и уставился на тридцать четвертую. Это точно была она. Сейчас, правда, не в том черном платье, а чем-то таком зеленом и сером и ужасно деловом. И уровень у нее я теперь видел. Сто второй. Хороший такой уровень.
Тридцать четвертая выжидательно вскинула на меня свои серые круглые очи.
– Привет, – сказал я. – ты теперь часы чинишь?
Тридцать четвертая все так же продолжала молча смотреть на меня.
– Ты меня, наверное, не помнишь… – начал было я.
– До сих пор мне на память жаловаться не приходилось.
– А… так ты часовщик теперь?
– Нет.
Я огляделся. Лавка была заставлена колбами и пробирками с разного цвета жидкостями и порошками.
– А на карте написано, что здесь – часовая мастерская.
– Старая карта, я уже полгода владею этим предприятием.
Я попытался повернуться, и предприятие угрожающие зазвенело пузырьками.
– Прежде, чем ты все здесь перебьешь, сообщаю , что за разбитое здесь платят, как за купленное.
– А куда часовщик отсюда переехал, не знаешь?
– Без понятия.
– Слушай, – набрался я смелости, – понимаю, что ты очень таинственная, но можно тебя каким-нибудь именем называть? А то твой ник прочитать нельзя, а звать тебя тридцать четвертой – как-то невежливо. Может, я захочу в следующий раз купить вот это, – тут я ткнул пальцем в первый попавшийся пузырь с чем-то фиолетовым, – и как мне к тебе обращаться? Проше пани тридцать четвертая?
– Когда ты захочешь купить себе средство, облегчающее роды, можешь называть меня Евой.
– Тебя
