.
– Потом расскажу, а на сегодня всё. Спать! – сказал я и выключил свет.
В дверях остановился, две пары глаз горят огнем: да спать вы точно не будете.
– Значит, хотите еще одну байку на ночь?
– Да-да! – вскрикнул младший из братьев и тут же притих, когда старший больно ткнул его локтем в бок, а я приложил палец к губам и, тихо шикнув, присел на край кровати.
Поправил одеяло, обвел застывшие лица взглядом и начал рассказ:
– Это было задолго после всполохов на горизонте и громоподобного рева с небес.
– После падения бомб?
– Угу, – кивнул я старшему и продолжил, – прошло два года, ушла копоть с небес и пришла стужа. Наступила долгая зима, которую мы прозвали крысиной.
– Почему так? – нахмурил брови младший.
– Не перебивай, – толкнул его старший.
– Будете ссориться, я рассказывать не буду, – пригрозил я.
– Нет-нет, – взмолились дети.
– Хорошо, тогда лежите спокойно и слушайте.
Натянув одеяло до самых ушей, они замерли в ожидании, а я начал сначала:
– Всполохи огня на горизонте и громоподобный рев, всё это в прошлом. Шел 2089 год от рождества Христова и, что куда более важно – третья зима, которую на острове прозвали крысиной. Это не научный термин и не шутка, просто факт. Ведь в первые года после ушли все запасы продуктов, что оставались от прежнего мира, позже съели и кошек с собаками. А к третьей зиме перешли на отлов крыс, которые в невиданном изобилии сновали по некогда великому поселению, что располагалось между рекой Гудзон и проливом Ист-Ривер.
– А как же вода, пришедшая на землю? – глядя на меня снизу вверх, прошептал старший из братьев.
– Именно так, – кивнул я и подсел к ним ближе, – и вода тоже.
– А что вода? – поднялся на локтях младший и в ожидании широко раскрыл рот, словно был на приеме у дантиста.
– Вода пришла, – сказав, я обернулся.
В просвете под дверью было видно, как преломился свет, наверно, их мать вернулась.
– Дядя Энди, а что с водой? – потянул меня за рукав младший.
– Ах да, – я тихо кашлянул в ворот. – На первый год с большой воды пришли волны, размеры их были невиданные. Они обрушивались на берега, сметая всё на своем пути, а уходя, оставляли за собой разруху и осколки того, что за всю историю в океан когда-то попадало. К Третьей зиме они стихли, но от великого города осталась лишь малая полоска суши, всё остальное смыло, затопило или исчезло в костре былой войны. Город тот назывался Нью-Йорк, полоску суши в былые года звали Манхеттен.
– Какое-то дурацкое название, – скривился старший и тут же нырнул под одеяло, когда я погрозил ему пальцем, предвещая щелбан.
– И мы так считали, – улыбнулся я, – потому так его уже давно никто и не называл. Новых названий была масса: наши звали его Селедкой, китайцы Драконом. Другие общины, вероятно, по-другому, но с ними мы мало общались. Разве что с евреями из Театрального района, которые заняли всю площадь Таймс, и мало что общего имели с театром, кроме названия.
Вновь улыбнувшись, я продолжил:
– Но не о том речь. Главное, что некогда густонаселенный остров теперь опустел, и лишь редкие очаги жизни наводняли стены его величественных зданий. Каждая из общин занималась своим географически обусловленным промыслом. Но как бы ни менялась погода на острове, неизменным было одно. Евреи торговали, китайцы мухлевали, а мы с моим партнерами Ринатом и Копченым занимались поставками хвороста.
Увидел вопрос в глазах и тут же уточнил.
– Хворостом и горючкой называли всё, что способно гореть, но особенно ценилось натуральное дерево, – кашлянув, прикрыл рот ладонью и сглотнул сгусток.
А про себя подумал: «Кажется, опять регресс болезни начался».
– Нам мама о них не рассказывала, – нахмурил лоб старший.
– Это было задолго до нашего с мамой знакомства, – коротко ответил я и продолжил, – основная сложность в добыче хвороста таилась в его расположении. Тут я позволю себе историческое отступление.
– А что такое зима? – широко зевая, спросил малыш Джеки и, сладко потянувшись, устало опустился на подушку.
– Это когда снег идет и очень холодно, – уточнил я.
– Как утром, когда съедобная вода на траве?
– Нет, намного холоднее.
– Не, на острове так холодно не бывает.
– Что ты пристал к дяде Эндрю, он про другой остров говорит, –
