подбитыми каблуками, задвигали еще энергичнее челюстями, тщательно стараясь пережевать не пережёвываемое.
– Сначала купили лояльность черных за годы рабства, а потом сами стали рабами. – Сморщившись и не в силах смотреть на корчащиеся тела на брущатке, отвернулся от очереди Росс.
– Ей! – Его позвали из зала. Он обернулся и увидел босса. – Давай! – Замахал он рукой Россу, показывая, что можно начинать вечер. Толпа вздрогнула, зашаталась, словно лес стволами деревьев, двинулась на него многотонной массой. Но все еще была боязливой, недоверчивой – не верила в то, что он получивший свою мечту, может случайно загрызть, неверно растолковав их порыв.
– Этот та еще свинья! – Продолжал он сам с собой разговаривать, одновременно просеивая очередь на тех, кто осчастливленный и улыбающийся, обладающий волшебным картоном приглашения, проникал вовнутрь, сквозь кроличью нору входа, и тех, кто вынужденный своей непричастностью, остался тут на тротуаре, продолжать пантомиму ускользающей надежды. – Как же он похож на моего ублюдочного отца! – Росс задумался, вспоминая.
… Да что ж сказать – такая судьба. Она у каждого своя, кем то выбрана и подарена – на, держи, пользуйся и не обляпайся! А если ты думаешь, по своей наивности или лучше сказать глупости, что это не твое, не твоя судьба – попробуй, исправь. Только все это дудки! Ничего не исправить! И даже, если на секунду тебе показалось, что ты хозяин своей судьбы – тут же опустят на место, да еще наградят увесистой затрещиной. Уж что-что, а это он понял по всем тем тумакам и шишкам, что наградила его эта судьба.
Он стал подозревать об этом еще в детстве, когда его любящий подвыпить отец, приходя с очередного застолья, распускал руки на мать. Ему лет пять, наверное, было, и он еще не знал, насколько тяжелая рука у отца. В этот раз он решился, выскочил наперерез пьяному вдрызг отцу, когда тот уже намахивался на дрожащую от ужаса мать и заорал, что было сил:
– Уйди!
И тут же получил ладонью по уху. Он тогда потерял сознание, а когда очнулся, обнаружил себя накрытым одеялом на белых больничных простынях, как потом стало ясно, провалявшись тут почти неделю. Рядом сидела мать и виновато, как-то жалостливо, заглядывала в его глаза. Отца не было.
Мать тогда сказала, что они любят с отцом друг друга, а произошедшее стало случайностью, ошибкой. Что отцу очень жалко и что не пришел он по одной простой причине – задержался на работе, но передает ему, Россу, своему сыну, привет. Говоря все это, мама отворачивалась от его взгляда, пряталась в одежду, сутулилась. Он спросил, что случилось, она торопливо ответила, что все хорошо, и что они ждут его скорого возвращения.
Он, конечно, видел её новые синяки, понимал, что побои не закончились, но не понимал, почему она его защищает, почему они не уйдут из этого дома. Он спросил ее об этом. Мама тогда посмотрела на него с упреком и горько сказала, что некуда, что нет такого места, где им будет хорошо вдвоем.
