оно подвигло жениха на побег…
Вернулся Тимошка.
– Господина Акиньшина дома не случилось, – доложил он, – а записочку я оставлять не стал.
– Это еще почему? – удивился Андрей.
– А потому, что кто-то за домом следит. Ходит, в окошки исподтишка заглядывает. Это – один, а второй за углом прятался и с этим переглядывался.
– Черт возьми… – пробормотал Андрей. – Так ты и в дом не заходил?
– Заходил. Там только дядька Яков сидел, печь топил, а он глухой, у него из-под носа печь унесут – он не заметит. Так я решил – лучше потом записочку отдам.
– Не может быть, чтобы ты не спросил про Дуняшку беглую, – буркнул Еремей.
– Дуняшки в доме не было, – горестно сказал Тимошка. – Нет Божьей справедливости – такая девка, и крепостная…
– Ты Бога не гневи, а благодари, – нравоучительно вразумил Фофаня. – За все, что дает, благодари. И тогда много даст. Вот я босой по снегу бежал и благодарил – и Бог такого славного господина послал, – он для подкрепления своих слов низко поклонился Андрею.
– Мы сейчас поедем к Акиньшину, – решил Андрей. – Коли его не найдем в полку, я с товарищами поговорю. Ведь какая наглость – измайловца выслеживать! Коли понадобится – солдат у дома поставим.
Еремей показал Тимошке кулак: ишь, пакостник, сбил барина со свадебной линии.
– Так-то так, любезный баринок, а лучше бы начать с иной визиты. Дамское дело такое, что с утра подхватятся – и по лавкам. А застать бы за кофеем… Хочу, покамест ноги носят, сыночков твоих, Андрей Ильич, вынянчить… – это прозвучало необычайно жалобно.
Андрей знал, что дядька в глубине души считает его своим сыном. Он и сам сильно привязался к Еремею – отца помнил плохо, мужчины подходящего возраста в дому у теток не появлялись. Еремей был и единственной защитой, и образцом для подражания. Раньше Андрей как-то не задумывался о его семейном состоянии. А сейчас, познав одиночество слепого среди зрячих, он вдруг понял: Еремей-то ведь тоже один, детей не завел, потому как слово, данное покойному хозяину, крепко держал – нянчился с барчонком. И вся его жизнь связана с господином Соломиным так, что крепче не бывает.
– Ладно, едем! – смирился Андрей.
Фофане нечего было делать у Катеньки, и он остался, пообещав разобрать и подклеить разлетевшиеся книжные и журнальные листки, которые перепутались в сундуке.
Катенька жила в трех шагах от Невского, окна ее дома смотрели с одной стороны на Фонтанку, а с другой – на старый сад, где стояли развалины древних оранжерей. Сказывали, их строили еще при государе Петре Великом. Сад подступал близко к дому, и летом там был бы рай земной, кабы не свалка всякой дряни, устроенная столичными жителями поблизости. Возок остановился, заехав со стороны сада, и это было особой деликатностью Тимошки и Еремея:
