жутковатые диковинки, вроде чумного дыхания в склянке из мутного стекла или черепа карлика-циркача.
По заверениям Айвора, Морин обитала в одной из таких особенных лавочек, попасть куда без приглашения или острой нужды было невозможно.
– Так-так, – пробормотал Киллиан, застыв в самом начале улицы. – Значит, недалеко от покосившегося дома с проваленной крышей, у порога растёт куст жимолости, а на двери приколоты ягоды остролиста… О, вот и нужное место!
По ступеням, почерневшим и шатким, Киллиан поднимался с осторожностью. Толкая дверь, украшенную алыми, словно только что сорванными ягодами, он ожидал, что из лавки повеет сыростью и гнилью, и сильно удивился, почуяв густой запах копчёностей, как в колбасном ряду.
– Кого-кого занёс южный ветер, недобрый ветер? – проскрипел из темноты голос, подходящий высохшей от времени старухе или ожившему тележному колесу. – Ну-ка, отзовись, назовись да покажись!
Киллиан хотел было громко представиться, но вспомнил советы Айвора и вовремя прикусил язык. Называть своё имя колдунам и фейри – худшая глупость, которую можно натворить.
– Я, э-э-м, от Айвора. Он извиняется и шлёт букет нарциссов, – выпалил Киллиан на одном дыхании и приготовился бежать, пригибаясь и петляя, если что не так пойдёт.
Но нарциссы, видимо, смягчили гнев хозяйки дома.
– Ах, паршивец, помнит, что мне любо, – мечтательно проскрипел голос и дотошно уточнил: – А он сильно извиняется, от души?
– Да какая ж у фейри душа, – пожал плечами Киллиан и добавил: – Но не врёт, кажется, правда сожалеет.
– И смертных мальчишек с извиненьями посылает? Вот ведь трус, – причмокнули в темноте. – Ладно, ступай ближе и давай мне цветы. Посчитаем, что простила я этого обалдуя. А больше ничего не передавал, цветочки только?
– Ещё вопрос передавал.
В темноте фыркнули.
– Кто б сомневался.
Киллиан осторожно подошел ближе, ожидая увидеть в любой момент старуху, карлицу или какую-нибудь фейри-полукровку с ослиной головой… и, когда разглядел хозяйку, не сумел не сдержать изумлённого возгласа.
– О… Вы… Морин?
– Она самая, кто ж ещё, – белозубо улыбнулась девица в тёмном вдовьем платье, сидевшая за прядильным станком. Косы у неё тоже были черны, как ночь, и обвивались вокруг головы царским венцом. На щеках от улыбки играли ямочки, как у пастушки с пасторальной картинки. И лишь одно портило впечатление – жуткий багровый шрам на шее, похожий на след от верёвки у висельника. – Что стоишь, иди сюда. Или спужался?
– Нет, – не моргнув глазом, соврал Киллиан. – Я просто наповал сражён вашей красотой. Мои комплименты, прекрасная леди…
Морин рассмеялась, слегка запрокидывая голову.
– Ай, льстец! Ну, считай, задобрил. Чего там от меня ему надо?
Передав куцый букетик хозяйке, Киллиан осторожно
