Его прадед – Иван Никифорович Вернацкий – был священником в селе Церковницы на Черниговщине. Владимир Иванович вспоминал семейное предание, связанное с судьбой рода Вернадских:
«Мой прадед Иван Никифорович хотел, чтобы его сын Василий поступил в Киевскую духовную Академию. По благословению матери он <…> пешком отправился в Москву, где поступил в Московскую медицинскую академию – но по формуляру в Московский госпиталь. По семейному преданию отец-священник его проклял церковно. <…> Это проклятие сильно повлияло на Василия Ивановича Вернадского. Он был очень набожен, изменил свою фамилию (вместо Вернацкий – Вернадский). У него умирали дети молодыми… Отцу дали имя Иван в честь деда. А раньше давали имена Харитон, Хрисанф и так далее, в честь святого в день рождения»[17].
В другом месте ученый отмечает:
«Мне кажется, что у нас являлась мысль, что проклятие действует»[18].
Александровская эпоха наложила свой отпечаток на род Вернадских. «Дед был масон, и масонство не осталось без влияния, как я позже понял, и на отце»[19], – отмечал ученый. Семейная обстановка была мало религиозной, но не чуждой вере и церкви.
«Отец только, когда заметил из разговоров со мной несколько больший интерес к церковности (но не церковной службе), своими разговорами направлял мою мысль. От него я узнал – мальчиком – до переезда в Петербург (1876) о существовании исторической критики “Евангелия”. Он особенно любил “Евангелие от Иоанна”, но едва ли признавал его подлинность. Очень любил “Страсти” и всегда бывал на эти службы[20] – но меня никогда не брал. <…> Мать была неверующая – во всяком случае, в церковь не ходила, постов не исполняла. Я не помню, чтобы она говела[21]. Отец говел. Кажется, от чиновников это требовалось. <…> В гимназии, мне кажется, нянюшка Александра Петровна – очень богомольная – меня водила в церковь. <…> Мать стала верующей и исполняла обряды – когда осталась одна после выхода замуж моих сестер – и жила одна. Но со мной она об этом не говорила»[22].
Духовная восприимчивость В. И. Вернадского (видимо, унаследованная от прадеда, служившего у престола) имела особый характер и отражалась в видениях и особого рода галлюцинациях.
«Моя психическая жизнь ребенком и молодым – да и в старости – была своеобразная. Я был лунатиком – боялся пространства – темноты. Лунный свет на меня действовал странным образом. Я ходил и будил своим отчаянным криком… помню, как перепугал няню, с которой спал в одной комнате; ночью, проснувшись, я стал уверять ее, что ее брат, который недавно умер, стоит тут, в углу и грозит мне».
Галлюцинации не оставляли ученого и в его старости – вот записи 1941-го года:
«…яркие галлюцинации в самом начале декабря или начале января – из стены у постели вышли и через меня перешли человеческие фигуры, но не детского роста, одетые в древнюю (как на картинах) темную одежду»[23].
Визионерство,
В. И. Вернадский. Дневники. 1926–1934. М., Наука, 2001. С. 393.
В. И. Вернадский. Дневники. 1926–1934. М., Наука, 2001. С. 391.
В. И. Вернадский. Дневники. 1935–1941. Книга 1. 1935–1938. М., Наука, 2006. С. 145.
Очевидно, имеются в виду пассии – службы, посвященные Страстям Христовым, которые обычно проводятся в воскресные дни Великого поста.
Говением называется время перед причастием Святых Христовых Тайн, которое обычно сопровождается усиленным постом и посещением церковных служб.
В. И. Вернадский. Дневники. 1935–1941. Книга 1. 1935–1938. М., Наука, 2006. С. 144.
В. И. Вернадский. Дневники. 1935–1941. Книга 1. 1935–1938. М., Наука, 2006. С. 195.
