style="font-size:15px;"> Так начался мой первый день в ополчении, хотя формально я никуда не вступал, ничего не подписывал и даже не давал обещаний верности. Просто меня приняли за своего, а мне некуда было себя деть, и я оказался вовлечён в их непонятную деятельность просто потому, что среди них оказался мой одноклассник.
В то утро я мог встретить первым не его. У меня же был не один одноклассник, и все мои школьные товарищи после школы оказались довольно разными. Богдан Хоменко не относился к числу тех, с кем у меня сложились приятельские взаимоотношения. Помню, он постоянно меня шпынял в младших классах, и я его ненавидел и побаивался, так как был тщедушным шкетом, а он – эндоморфным боровом, в три моих веса. Потом отношения выровнялись, но осадочек, как говорится, остался.
– Артём, – в обед следующего дня позвал меня голос из-за остановки возле рынка. – Ты шо, в ополченцы записался?
Богдан сидел на корточках, попивая фанту из банки.
– О, привет. Да не, никуда не записывался.
– А шо ж ты у них днюешь и ночуешь?
– Ну, во-первых, не ночую. А во-вторых, просто попросили помочь по-мелочи.
– А если я тебя просто попрошу в пропасть сброситься, тоже послушаешься?
– Прикалываешься?
– Не, я серьёзно. Думаешь, это всё так просто спустят на тормозах? Щас СБУ всех, кто замешан, потихоньку на карандаш берёт. И ты тоже уже в списках.
– Откуда знаешь?
– Знаю, – многозначительно ответил Богдан. – Подумай хорошо. Не играй в эти игры. Я тебя предупредил.
Он грузно выпрямился во весь рост и удалился, небрежно махнув рукой на прощание. Его слова впервые с момента приезда заронили во мне зёрна страха. Как будто спала с глаз какая-то пелена, и стало вдруг кристально ясно, что происходит что-то очень серьёзное и опасное. До этого и увещевания матери, и насмешки сестры, которая по скайпу из Харькова очень настороженно высказывалась о витавшей в воздухе идее референдума, как-то проносились мимо моего сознания. А с отцом мы не разговаривали.
Шлёпая в летних босоножках на блокпост после закупок, я выбрал маршрут через центр. На площади бурлили человеческие массы. Женщины-активисты с российскими флагами внесли меня в списки тех, кто имеет право принять участие в референдуме о статусе области. Одновременно какой-то депутат выступал перед своими сторонниками, призывая не к референдуму, а к федерализации, децентрализации и приданию русскому языку статуса государственного – но в рамках существующих законов. Кто-то вышел с желто-синим флагом, но патруль ополченцев живо убедил непопулярного активиста прервать акцию.
По пути мне встретились бронетранспортёр, отжатый у заблокированной колонны военных, присланных Киевом на разборки, и похороны ополченца, погибшего в столкновении на блокпосту. Одни говорили, что где-то под Мариуполем, другие – под Краматорском, а некоторые шептались, что он погиб в криминальной разборке. Время было такое, что любая версия могла оказаться правильной.
Новошахтёрск
