ла Офелия и лукаво улыбнулась Гамлету. Они прищурились и замерли, очарованные мистической картиной, доверительно-интимно соединив ауры. Офелия, как обычно, начала петь, Гамлет как мог подпевал, искоса любуясь ею.
– Интересно, кто их делает? – вела Офелия. – И это мои мысли управляют облаками или облака моими мыслями? Ещё не поняла, но вместе нам весело. Они сейчас добрые, не плачут. И ветер не злой, – закончила Офелия и виновато улыбнулась одними. – Надо учиться творчеству у неба, там всё гармонично, а у меня не получается петь в рифму…
– Это даже хорошо, – немного грустно ответил Гамлет, почему-то отвернувшись.
Офелия это заметила и, подсев ещё ближе, продолжила пение:
– На крыше я чувствую себя облачком и понимаю, как интересно они живут. – Она любила наделять всё мистическим смыслом… Сегодня видела пушистых белых котят и глаза доверчивых детей. – Там целый мир. Прекрасное – это когда не грустно и не весело.
Гамлет сделал вид, что согласен, благородно наклонив голову. Он уже не мог смотреть на облака, которые напоминали ему румяные куриные окорочка и почему-то рыб с огромными губами. Наверное, от голода.
– Я боюсь разучиться чувствовать. Очень боюсь, – неожиданно вздохнув, Офелия потупила взгляд. – В следующей жизни хочу быть облаком. Они свободные. Это волшебное чувство.
Крыша для неё – граница раздела мира на бескрайний синий океан вверху и унылый, пыльный город внизу с нелепой абстракцией крыш до горизонта. Офелия никогда не была в городе и даже во дворе. И ей там было не место, как аквариумной рыбке в океане. С рождения попав в роскошь, обнаружила, что её бесхитростная жертвенная любовь никому не нужна. Она умела только любить.
Гамлет открыл ей иной мир – показал крышу, небо, облака и двор.
– Смотри, какие они все мелкие и суетливые, – хихикнула Офелия.
Слева по улице спешили прохожие с отрешённо-утомлёнными лицами. Они были чем-то лихорадочно озабочены и брезгливо обходили лужи, в которых загадочной синевой отражалось небо, делая их похожими на вход в портал иного мира. Наверное, люди не знают про порталы, не видят ауру, не слышат музыку города. Копят напряжение внутри себя. Молча. До взрыва.
Около метро все сливались в длинную серую гусеницу, уползающую в подземелье.
Внизу тесно, душно, бессмысленно.
– Да, не грустно и не весело, – повторила Офелия.
– У тебя что-то случилось? – внимательно смотря на неё, спросил Гамлет. Офелия, как бы очнувшись, потянулась и кивком показала вниз.
– Смотри, вот мы – позитив, а они кто? Вот в чём вопрос!
– Да, всё непросто, – согласился Гамлет. Он не хотел портить настроение философским спором. Ему хватало разборок с истеричным Диогеном из третьего мусорного бака.
Зато рядом, на покосившейся антенне, от этих мыслей задумчиво переступила лапами флегматичная ворона, как бы молча поддержав тему. Смотрящая. Как же без неё, когда коты тут. Погода сегодня благоприятствовала для службы, и на посту была Фрося, весьма любопытная особа. Благородный угольно-серебристый окрас выдавал её высокое положение в птичьей иерархии. Сидела важно, постоянно клювом поправляя перья.
Вороны – прирождённые шпионы, маскирующиеся под философов, и нередко часами способны, сидя на одном месте, размышлять или подслушивать. При этом голова вороны движется так, как будто она разговаривает сама с собой: наклоняет её в одну сторону, другую, поднимает клюв к небу и что-то спрашивает, грустно опускает вниз и, придя к какому-то выводу, удовлетворённо нахохливается.
Она представляла цивилизацию верхов.
На другом конце антенны расположился представитель цивилизации низов – рыжий Пират, бывалый адреналиновый воробей, пузатая наглая мелочь, постоянно достававший всех своей нудной болтовнёй. Сейчас он внезапно затих, обдумывая услышанное от Офелии.
– Ты какая-то грустная. Скажи, что-то случилось? – в последнее время Гамлет видел, как Офелия угасает.
– Как раз нет. У меня всё настолько нормально, что нет смысла дальше жить. Мне нужен богатый внутренний мир. Видишь, как у других? – Она показала взглядом на балконы домов, где на ветру нежились редкие души спящих днём. – За душой надо следить. Она же всё впитывает. Иногда хотя бы проветривать, как простыни, чистить её… А мой хозяин стал жестокий и нечуткий. Хочу сделать ему такую же ауру, как вон то облачко… но уже не получится.
– Что с ним?
– Материалист. Про ауру не знает.
– Философ?
– Совсем нет. В банке работает. Там иное ценят. Он даже греется внутри только напитками.
Они переглянулись и замурлыкали в унисон, согревая друг друга.
Солнце
