это считалось спекуляцией, и папу пару раз ловили, но он отделывался штрафом. В Москве я был нужен ему, чтобы охранять купленное барахло где-нибудь в переходе ГУМа, дожидаясь, когда отец вернется с очередной добычей. Мне с этого ничего не перепадало, лишь однажды я упросил отца купить мне танк на колесиках, который я с гордостью провез по булыжной мостовой Красной площади. Однажды по дороге в столицу я заболел свинкой, и когда мы выгрузились на перроне, у меня так отекла шея, что я начал бояться, что я и впрямь превращусь в маленькую свинью, но отец меня убедил, что ничего подобного со мной не произойдет. Мне же хотелось пить, мы переходили от одного кафе к другому, но везде продавался только кофе, а мне хотелось чай – кофе я ненавидел, да и сейчас вполне к нему равнодушен, поскольку, как истинный сибиряк, воспитывался на горячем, обжигающем горло чае.
Я не стал железнодорожником, но в поездах прошла большая часть моей жизни. Несколько лет я проработал гидом в Китай, сопровождая челноков в их коммерческих вояжах в Поднебесную. Мне подолгу приходилось колесить через всю страну в специальном вагоне, сопровождая особо ценные и опасные грузы в качестве курьера по спец перевозкам. Мне часто приходилось менять места жительства, и, отправляясь в путешествие, я стал осознавать, что оставляю часть своей прошлой жизни на перроне. Уезжая, я расставался с прошлым, часто навсегда. Я привык к разлукам и расставаниям, понимая, что невозможно следовать за кем-то, для кого дорога является не целью, а смыслом, кто всегда в пути или в ожидании новых путешествий и трансформаций.
В разговорах случайных, встречных,
Вдруг разменянных на мелочь,
Я людей без числа встречаю,
И с собой забираю в вечность.
А им может быть и не надо,
У них дел может быть по горло,
Только вскакивают на подножку,
Когда трогается платформа.
Сердце балуют просторы,
Проплывающие мимо –
Пролетающие опоры,
Ускоряющегося мира.
Глава 1. Грибы Орегона
О том, какой у меня богатый внутренний мир я не догадывался, пока не напоролся в лесу глазом на ветку. Что я делал в лесу? Смешной вопрос – грибы собирал. С приятелем одним, он по грибам дока, его в Америку родители еще ребенком привезли – знает все грибные места, вот он меня в эту чащу и завел, сам бы я в такие дебри ни за что не полез, а тут нужно было держаться рядом, чтобы не заблудится – я леса не знаю, поэтому шансов самостоятельно выбраться немного. Леса в Орегоне знатные, года три назад, один русский пошел, так его две недели искали. Вышел он из леса самостоятельно только на десятый день, сутки еще до города добирался, ни один американец не хотел его в машину брать – в таком страшном и диком виде этот человек спустя десять дней скитаний по лесу оказался, а объясниться толком не мог, поскольку за пятнадцать лет жизни в Америке английский не выучил.
В общем, грибы я нашел, но левый глаз потерял. Не навсегда, конечно, временно. Болел глаз нестерпимо, пришлось к доктору обращаться. Доктор американский, поэтому я подробности про лес и грибы в рассказе об обстоятельствах получения травмы опустил, все-равно ни черта они в грибах не разбираются, а к людям, собирающим грибы, относятся подозрительно – это для них смертельно опасное занятие, из разряда прыжков без парашюта с небоскребов или работы в цирке пожирателем огня. Доктор мою деликатность оценил и сразу предложил мне наркотики. Так и сказал: наркотики потреблять будешь? Я от неожиданности даже переспросил: «Наркотики?»
– Ну, да, наркотики, ты же испытываешь физические муки, с такой травмой, как у тебя, чем я еще могу помочь?
В общем, согласился я. Выписал он мне рецепт, но все ближайшие аптеки к тому моменту закрылись, и пришлось мне ехать до круглосуточной аптеки уже в сумерках на другой конец района. Пока добрался, муки мои усилились. Самое страшное, что я почти ничего на дороге не видел – слезы катились потоком, затрудняя видимость. Ехал как под тропическим ливнем, ориентируясь лишь по огням встречных автомобилей – благо дорога была почти пустой. В таком состоянии и начинает просыпаться твой спящий богатый внутренний мир. Начинаешь людей, общественные институты, самого себя и свое место в этом мире воспринимать несколько иначе.
Во-первых, совершенно теряешь терпение и начинаешь раздражаться на всякие формальности, принятые в обществе. Несмотря на дезориентацию, мозг настроен на самое кратчайшее и скорейшее донесение информации и ее обработку, и любые дополнительные жесты внимания друг к другу, принятые в обществе, воспринимаются как помеха. Во-вторых, отключаются и резко ограничиваются все внешние информационные ресурсы: смотреть телевизор ты не можешь, читать и писать тоже, книги так же исключены. Ты даже просто долго сидеть с открытыми глазами не в состоянии. Раздражает дневной свет, экран монитора кажется ослепительным даже на самых низких единицах освещенности.
