Настя. А в России Папа священникам бороду носить разрешает. С самого крещения Руси. По крайней мере, устав дозволяет исключения.
– Ну я же хочу знать все о преподобном, что отпускает мне грехи, – рассмеялась она. – Пусть и в такой, прямо скажем, нетрадиционной манере.
Растахов отпил еще виски и посмотрел на нее. У Настасьи за спиной прошла вылезшая из бассейна блондинка. С нее ручьями стекает вода, а стройные бедра, покачиваясь, блестят в падающем из окон свете. Она ушла в дом, вскоре там негромко заиграла музыка, и ухо Григория стало улавливать джазовые нотки.
– Что ты хочешь узнать? – спросил он, посмотрев на прекрасную обнаженную собеседницу.
– Гриша, у тебя искусственная рука, – сказала она. – Приложение у меня в телефоне показывает, что часть твоего черепа – металлокерамический протез. У тебя опять же три искусственных ребра, а спина вся в жутких шрамах.
Молодая женщина приблизилась, заглянула в его суровое лицо, спросила уже без тени шутки или иронии:
– Откуда у тебя протез и шрамы? Кто тебя так сильно бил? В тебе столько энергии, что аж из ушей выплескивается. Ты почти час любил меня с Алиной. Мы уже выжатые, как два лимона, а у тебя вон ни в одном глазу, как будто ты готов кувыркаться до утра. – Она улыбнулась. – Не будь я такая ревнивая, я бы привезла после ресторана еще подруг. Чисто эксперимент на тебе поставить.
Настасья продолжала смотреть, как будто взгляд тянет к этому суровому бородачу неким магнитом. Мелькнула мысль, что вот сейчас, пока голый, он вполне сошел бы за деревенского мужика из прошлых столетий, который пьет самогон, прыгает зимой в прорубь и может согнуть в ладони подкову.
– Не забивай голову, – посоветовал Григорий, затягиваясь и вновь выпуская клуб дыма, который на миг скрыл лицо Настасьи. – Ни мне, ни себе.
– Поговаривают, что тебя зовут «Механический духовник», – сказала она негромко. – И что наш президент обсуждает с тобой не только Библию и свое здоровье. А еще и государственные вопросы. Слушай, а правда, что он смертельно болен?
От взгляда, которым одарил ее Растахов, Настасья вздрогнула. Если до этого в глазах плясали озорные черти – даже чёртики, то теперь оттуда словно взглянул зверобог, которым в древности резали в жертву людей.
– Президент здоров, – произнес он медленно. – Я действительно его духовник, пусть и частично механический. Остальное тебе лучше не знать. Ты поняла?
– Поняла, конечно, – сказала Настасья торопливо и примирительно улыбнулась. – Секреты есть у каждого. Может, когда-нибудь сам расскажешь, если захочешь. Времени у нас много, ведь так?
В ее голосе прозвучала надежда.
– Никогда больше не заводи этот разговор, – повторил Григорий с нажимом, словно бы сдерживая рвущуюся ярость.
Резко встав с шезлонга, он направился в дом.
***
Воспоминания об этих, казалось бы, совсем еще недавних событиях всегда возвращались с болью, обидой – на тех людей и самого
