одной рукой открыть багажник и сажаю туда свою пассажирку.
Нас обоих обсыпает снегом, сорванным с крыши. Тряхнув головой, луплю перчаткой по плечам и груди. Адреналин в крови падает. Начинаю чувствовать собственный пот на теле.
– Наряд полиции, да, – вышагивает вокруг нас Рус. – В Парк Поколений, да.
Голубые глаза округляются, взгляд мечется между мной и ним. Желтая варежка снова тянется к носу, вторая прижимает к груди сумку, на которой вижу россыпь белых вязаных цветочков.
Блин. Ну совсем дитё. Но хорошенькая. Прямо ангел, но губы у нее просто адское аниме. Просто прикидываю, какие они на ощупь. Подняв взгляд, натыкаюсь на все те же округленные немигающие глаза.
Мозги быстро встают на место.
Это даже не Яна. Это вообще полный детский сад. Она еще в том возрасте, когда со взрослыми мужиками без папы с мамой не разговаривают.
– Куда укусила? – спрашиваю, расстегивая свою олимпийку, и набрасываю ее поверх малиновой куртки.
Переводит на меня глаза и, поджав губы, тонким голосом говорит:
– За ногу… только… не трогайте, вы же не врач…
Слышу смешок Чернышова за спиной и смотрю на свешенные с багажника ноги, обтянутые чем-то, напоминающим замшу. Выглядят они ни фига не детскими. Узкие лодыжки, ненавязчиво переходящие в округлые голени, колени и бедра, до середины прикрытые юбкой.
– С чего ты взяла? – спрашиваю вежливо, замечая следы зубов на плотной ткани левого сапога, прямо под коленом, в районе голени.
Я не врач. Но я служил в армии в звании офицера и в случае необходимости мог бы совместить искусственное дыхание с иммобилизацией открытого перелома, используя перочинный нож и долбаную зубочистку.
Видимо, эти сапоги ее и спасли, но там под ними может быть повреждение мышц или связок. Судя по тому, как эта тварь ее ухватила.
Закусив губу, девица хлопает ресницами и в ответ на мой вопрос пожимает плечом, а потом смотрит на Руса и обращается непосредственно к нему:
– Вы мэр, да?
Сложив на груди руки, смотрю на Чернышова и выгибаю брови.
– Кхм… – потирает он заросшую челюсть. – Да.
– Можно с вами сфотографироваться? – просит она. – Для моего инстаграма. Я его развиваю, ну, знаете…
Положив на бедра руки, смотрю на свои кроссы, чтобы не ржать в открытую, потому что Чернышов сейчас в реальном ступоре.
Не думаю, что он когда-нибудь делал селфи. Если он фотографируется – это всегда как на памятник.
После минутного зависания Рус прячет в карман телефон и спрашивает:
– Как тебя зовут?
– Люба… – полушепотом отвечает она, кутаясь в мою олимпийку.
Я тоже чувствую холод, поэтому дую на руки и прячу их под мышками.
– Существует такое понятие, Люба, как частная жизнь, – ораторствует он. – Ее неприкосновенность важна для любого человека, в том числе для мэра.
– М-м-м… – закусывает она губу. –
