Медальон действовал ей на нервы и фонил ледяным дыханием скорой смерти. Словно таскаешь за пазухой урну с собственным прахом и никак не можешь сбыть ее с рук.
– Счастливо оставаться, – пробормотала Майра, намереваясь уйти, но ей не позволили. Пальцы с черными ногтями впились в ее запястье, оставляя отвратительные синяки. Затрещали тонкие косточки, когда хватка стала сильнее, а Древний сиял, как начищенный медный таз. Что-то в его улыбке – зловещей и торжествующей – показалось ей странным. Чему он так радуется?
– Удачи, – прошептал Древний с непонятным намеком, а затем сбежал так быстро, как будто за ним гналась стая мстительных духов, грозившихся растерзать, если тот хоть на секунду замешкается. Вместе с ним сгинула и зубодробительная тревога.
Дело было сделано. Майра торопливо распихала банкноты и монеты по карманам и, ссутулившись, двинулась в сторону ближайшей стоянки такси.Теперь оставалось только ждать, когда голод под действием амброзии растворится и перестанет пожирать изнутри круглосуточно и без выходных. Но самые большие надежды она возлагала на то, что со странным Древним, готовым платить за воспоминание в три раза больше положенной таксы, судьба ее более не столкнет. Но сильно рассчитывать на это было глупо – у Столицы всегда были свои планы.
Но уже дома Майра с удивлением выяснила, что Древний заплатил даже не в три, а в пять раз больше, чем она брала на черном рынке за первоклассные воспоминания. Разложенный на одеяле ворох купюр и золотые кругляшки монет дразнили, обещали исполнить любые ее желания и капризы, оставалось только протянуть руку. И что теперь делать с этим богатством?
Вариантов была масса. Золото можно обменять на кристаллы для защиты дома, например. Древний побывал в ее квартире и мог вернуться в любой момент, если не предпринять меры. На сдачу, как постоянному клиенту, докинут пару флаконов эйфорических зелий – подспорье для любой, даже самой скучной вечеринки.
Деньги, полученные незаконным путем, жгли руки и умоляли поскорее от себя избавиться. Майра же чувствовала себя грязной, словно с головой искупалась в мутной черной луже и не приняла душ. Отмахиваясь от желания в десятый раз умыться, она чахла над своими сокровищами, то вздыхая, то заламывая руки.
– Если бы я знала, что буду так мучиться, ни за что бы не согласилась, – проворчала она вполголоса, обращаясь к одну из цветастых плакатов, но тот к ее моральным терзанием остался равнодушным.
Первое, что она сделала, перебравшись в свое убежище, так это развесила целую кучу постеров, да выставила на книжных полках батарею фигурок и комиксов в твердых переплетах. Со стороны ее жилище выглядело комнатой подростка, незрелого и кидающегося на все блестящее, но в том и был смысл. Атмосфера вечного праздника разительно отличалась от Логова, которое использовалось только для того, чтобы скоротать время, и которое никому не приходило в голову его украшать, а также от родного дома, воспоминания о котором можно было охарактеризовать двумя словами “серость” и “пыль”.
И
