кое-где белые мишки
со льдины срываются вдруг.
А в гордой столице России
разлегся, немножко смердя,
безмозглый (итог биопсии)
труп доброго Вовы. Вождя.
Лежит он в большой пирамиде
у самой Кремлевской стены
и Вовиным Слову и Делу
молились России сыны.
Прославили Вову народы:
Мол, был всех мудрей и добрей.
И строили царство свободы:
колоний и трудлагерей.
Народней Вождя и милее
чем Вова и быть не могло.
За это он был в Мавзолее
упрятан за бронестекло.
И чтобы из этой гробницы
случайно вдруг не улизнул
стоял на виду у столицы
Кремлевских ребят караул.
А рядом попрятались в стенке,
порядок и благость блюдя,
генсеки и прочая пенка,
что делала дело вождя.
И парни кремлевские бают,
Что полночью под юбилей
во тьме броневик подъезжает
под самый под тот Мавзолей.
И будто, проходит мгновенье,
и слышится стон или крик,
И Вова крылатою тенью
взлетает на тот броневик.
Не взявшись за поручень крепкий
Одною рукой, как атлет
он вытянет в сторону кепку
И всунет вторую в жилет.
И в Васю Блаженного тыча,
И матом ругая режим,
Соратников верных он кличет:
"В Швейцагию, бгатья! Бежим!
Власть снова в стгане захватила
компания вгеменщиков
в их лапах финансы и сила,
нагод превгатился в габов.
Товагищи! Дети и внуки!
Тегпеть ли нам эту напасть?
Зачем геволюции муки,
коль суки присвоили власть?!"
Соратники в стенах рыдают,
им тоже б в Европу удрать.
Но вдруг из ворот вылетает
чиновников черная рать.
Разносяться жуткие звуки,
вой волка и свист патрулей,
а Вову хватают за руки
и тащат в его Мавзолей.
А Вова то маму их хает
То грозно клянет за обман…
Но звук постепенно стихает
и площадь скрывает туман.
И, если рассказам поверить,
Пройдет еще десять минут
Чиновники выйдут сквозь двери
и прах с рукавов отряхнут.
И, лица скрывая стыдливо,
чиновничья стая бредет
И тает толпой молчаливой
под сводами Спасских ворот.
И
