давало лишь унижение, за которым следовало лишь разочарование. То, что воцарилось в нем сейчас, не было ни влюбленностью, ни страстью, ни, тем более, любовью. Лилит не пленила его ни красотой, ни умом, хоть и была и красива, и умна для своих лет. С другой стороны, глупо было отрицать, что она была ему глубоко симпатична своей живостью, смелостью, легкостью характера и простым обращением.
Что греха таить, у нее были красивые глаза, волосы, голос, но разве он не видел женщин более красивых и волнующих? Конечно, видел. В Лилит было что-то другое – что-то, что так тянуло его, заставляя проникаться к девушке глубокой симпатией. Возможно, это были те мысли, которые она высказывала. Да, они были слишком дерзкими и не всегда рациональными, но было в них кое-что очень важное – она верила в то, что говорила. Еще Роджеру нравилось то, как она видит мир вокруг себя: она понимала, что он устроен сложно, но объясняла это только тем, что черное и белое так причудливо сплелось, поэтому и совершается столько глупых ошибок, если они, конечно, вообще бывают умными. Ей было интересно увидеть, как и чем живут другие люди, она не была равнодушна к ним, к жизни в целом, она была открыта миру, мечтала наполнить свою жизнь каким-то особым смыслом. Как и он прежде…ПРЕЖДЕ, чем стал, тем, кем стал – это было в ДРУГОЙ жизни.
Они говорили долго и жадно. Говорили обо всем на свете: о книгах, о людях, о короле, истории. Пусть в этом разговоре не было глубоких суждений или беззаботной глупости, зато была непринужденность и живость. Это не было поединком двух умов: они просто делились мнениями друг с другом, соглашаясь или пытаясь освятить вопрос с другой стороны. Теперь за столом сидели не пират и аристократка, а просто люди – люди без всех этих статусов, не обремененные условностями и правилами… Просто моряк и любопытная девчонка, просто два молодых человека. Они были из разных миров, и от этого было только интереснее. Им было легко и весело, уютно. Постепенно их интонации и разговор, вследствие, стал принимать дружеский оборот: они уже без стеснений смеялись и шутили.
– Лилит, прости меня. Я так долго держу тебя здесь. – Опомнился он. – Ты наверно устала, если хочешь отдохнуть, я позову Ли или Стерта. – «Неужели это все?» внутри кольнула то ли обида, то ли… Ей не хотелось, чтобы этот разговор заканчивался.
– Я совсем не устала, Роджер. – Она и правда не выглядела уставшей, скорее наоборот, ее глаза живо блестели, а на щеках играл румянец. – Странно прозвучит при данных обстоятельствах, но я рада, что провела этот вечер с тобой… – Она улыбалась одними глазами, но постепенно на ее лице расцвела улыбка. Роджер не мог ей не ответить. Неожиданно обоим стало неловко. – Спасибо тебе. – В темной и яркой синеве не было больше ни льдинки надменности или цинизма. – Аристократы кичатся своим образованием, манерами, – с презрением начала она, – а большинство из них выглядело бы сейчас болванами: какой-нибудь напыщенный лорд сидел бы с непроницаемым лицом, изучая бокал вина, а великосветская леди, молча, улыбалась, как кукла. Или же они заученно и вычурно повторяли старинные анекдоты, или же обсуждали новости, не понимая толком, о чем, собственно,
