наряда вне очереди!
– Есть три наряда, – вздохнув, ответил мехвод.
– А сейчас бегом марш за лейтенантом!
Отдых пошел лейтенанту на пользу. Все еще бледный, слегка шатающийся, но выглядел он намного лучше, чем когда я его встретил. Сначала командир осмотрел танк, потом, вылив воду из сапог, подошел к нам, сел на траву.
– Тринадцать вмятин на башне!
Ивану явно стало лучше, лицо порозовело, шальных глаз уже не наблюдалось.
– Поверить не могу. Вот это бой! Вы целую танковую группу остановили! – Лейтенант вытащил грязную бумажку из планшета, начал что-то записывать. Бойцы вытянули шеи.
Ясно. Рапорт пишет. Даже успел сосчитать разбитые немецкие танки и «ганомаг».
– Так, Оганесян… – Я посмотрел в небо. Совсем стемнело, надо было выставлять охранение. – Берешь Антонова, разводите на том берегу большой костер. Не вздумайте лезть в кусты. Там гранаты.
Я посмотрел на лейтенанта – как отреагирует на мое самоуправство с экипажем? Никак. Иван продолжал быстро писать. Значит, продолжаем.
– Возвращаетесь в танк, заряжаете пушку. Ты, Оганесян, остаешься в дозоре, вот тебе бинокль. Глядишь в оба. Если на берегу будет шевеление, стреляй. Ты, Копейкин, бери брезент, вот тебе сало, хлеб. Давай, накрывай нам. Будем ужинать.
– А как же я? – расстроился армянин.
– Не боись. Принесем мы тебе твою порцию в танк.
– Товарищ старший лейтенант! – Копейкин почесал в затылке. – У нас консервы есть.
– Тащи… – кивнул я. – Вон, немецкий харч тоже используй.
Танкисты занялись делами, Иван дописал рапорт, сходил и умылся к реке.
– Товарищ лейтенант, – Копейкин закончил накрывать, посмотрел на меня, – а как вас зовут?
– Петр… Николаевич, – на отчестве я споткнулся, чуть не назвал свое старое.
– Петр Николаевич, а что вы на том берегу сделали? Ну, с гранатами…
Про все эти саперские штучки мне рассказал мой бывший сослуживец Сема Шутин, который остался служить в армейке и даже побывал в Корее инструктором. Там он успел повоевать с бывшими союзниками. Все три года, от начала до конца. И потом еще год, пока Сема не нарвался на более хитрого жука, чем он сам, и оставил в корейской землице кусок левой ступни.
Ясное дело, после этого дела Шутин оказался на улице, где, гремя медалями, преспокойно пил водку в славном городе Одессе. Там я с ним и встретился по дороге в санаторий. За бутылочкой (третьей или четвертой по счету) южного винца он и рассказал про азиатские выдумки. Кто там у кого каким гадостям научился – то ли наши у американцев, то ли сами оказались такими фантазерами, – история умалчивала.
Но про растяжки и прочие способы развеселить противника он рассказывал, пока винишко не кончилось. Ну, я не мешался, про такое говно надо выговориться, да не однажды. Не то что легче после этого становится, но не хуже – это точно. Да и не любитель я трындеть попусту. Послушать – это за милую душу, а разговоры вести я не мастер. Бывало, ребята из артели спорили с новичками,
