href="#i_024.jpg"/>Греческая церковь над пещерой Рождества
Понедельник, 23 сентября.
День четвертый.
В час ночи колокол позвал нас к утрени. Ее служили в большой церкви Рождества, алтарь которой устроен прямо над Вертепом. Церковь была пуста и мало освещена. Только из глубины святой пещеры широкою полосой разливался в храм свет от неугасимых лампад. И священник, и диакон глашали по временам по-славянски, в утешение общества нашего, которое всякий раз, как слышало родной язык, нарушало тишину церкви шумом удвоенных поклонов и произношением втихомолку: Господи Иисусе! Служба была непродолжительна. По окончании ее мы опять разошлись по комнатам на час отдыха. Вторичный звон собрал нас уже в богоприемный Вертеп. Литургия правилась по-русски. Пение громкое и довольно согласное, хотя и совершенно безыскусственное, было умилительно. От исключительности положения нашего мы позволяли себе делать отступление от правил церковного устава, и дружное пение всеми присутствовавшими тропаря Рождеству Христову слышалось не раз, когда положено петь совсем другое. Обедня кончилась на рассвете. На церковном дворе ожидал нас целый базар, с разного рода местными произведениями: четки, крестики, иконы всякого вида и размера из перламутра, дерева, красного камня и камня Мертвого моря (из последнего камня даже чайные чашки с блюдцами) разложены были кучами по обеим сторонам дороги. Продавцы-арабы все объяснялись с покупателями по-русски, дополняя то, чего не выражал язык, знаменательными движениями глаз и рук. Покупатели больше всего бросались на крестики. Одному удалось купить за английский червонец перламутровый крест в поларшина вышины, и лицо его сияло восторгом. «Куда ты с таким большим крестом?» – спросил я. «Приложу в свою церковь на помин своих родителей» – отвечал он. У нас ведь из святого Вифлеема кто видал что-нибудь?» Взошедши наверх в приемную комнату, мы угощались из рук владыки вареньем и прочими принадлежностями восточного гостеприимства, в то время как лежавшая на столе толстая записная книга и стоявший при ней чернильный прибор напоминали нам ясно, что за одолжением естественно следует благодарение, хотя сему последнему дан такой вид, что оно опять похоже более на одолжение, потому что с посильным приношением вписывают имена приносителей для церковного поминовения. Мы простились с преосвященным. Все мои спутники немедленно отправились прямо в Иерусалим. Я же с обязательным о. Вениамином пошел снова в церковь, которую около четверти часа рассматривал при дневном свете. Кое-где на стенах ее еще видны остатки прежнего великолепия – мозаические иконы с подписями, на коих читается имя императора Мануила: такими же иконами украшен был и притвор. Осмотрев в последнем единственный теперь замечательный предмет – базальтовую купель, я оставил приснопамятный храм, а вслед затем и монастырь, и город.
Поле пастушков близь Вифлеема
Путь
