как тянется растение к солнцу.
Он был моим солнцем. И он сжег меня, стоило к нему приблизиться.
Я до сих пор чувствую запах обугленного сердца. До сих пор разгребаю последствия этой любви.
А еще каждый день виду отражение любви в глазах собственного сына.
– Мам, ты дома? – стоит только зайти в маленькую квартиру, как он выходит из кухни. А ведь ему только восемь лет, но порой мне кажется, что он гораздо мудрее меня.
– Привет, Дань. Ты поел?
– Даже посуду помыл. Хочешь сыграть в карты?
Каникулы. Чем еще заниматься кроме карт, футбола, чтения и прогулок?
– Конечно, – киваю и снимаю кофту. Разминаю ноги, затекшие после такси, и прохожу в нашу общую комнату. Когда-то здесь еще жил мой папа. Ну как жил. Постоянно лежал на диване. Все время при смерти. Порой я ненавидела себя за мысли, что ему нужно умереть. Оставить меня в покое. Но когда это наконец случилось, я рыдала, не останавливаясь, три дня.
Он ушел, а легче не стало. Кредиты, набранные, чтобы вылечить его от рака, висели тяжелым грузом и не давали расслабиться не на день.
И да, работа на Харитона могла бы облегчить жизнь. Возможно, скажи я ему, кто я такая, и что у него есть сын, стало бы еще лучше, но я не могу.
Не могу рисковать.
Не могу сказать сыну, кто его отец и что он со мной сделал.
– Устала? Может чай сделать? – я погладила Даню по темной голове и улыбнулась. И все-таки среди всего отвратительного, что со мной приключилось, было одно очень и очень хорошее. Лучик света среди тьмы. Данил. Я никогда не знала с ним проблем. Родившись спокойны ребенком, он много спал и хорошо сосал грудь. Он почти никогда не болел, словно в награду за мои постоянные мучения с отцом. Он рос умным, смышленым ребенком. Порой даже слишком спокойным. Дома орал отец, потерявший в этой жизни все, а он смотрел на него и никогда не устраивал мне истерик. Даже пойдя в первый класс во всем бэушном, он ни разу не спросил почему. Почему мы живем так плохо. Почему берем все самое дешевое. А питаемся тем, что хотят выкинуть в ресторане, где я работаю. Почему, работая в таком элитном месте, мы перебиваемся малым. Никогда он не задал вопрос об отце. А на мой вопрос «почему» ему это неинтересно он пожал плечами как-то в осенний день полгода назад.
– Если нет, значит, есть причина. Он живой?
– Не знаю, – честно призналась я тогда, никогда не интересуясь жизнью Харитона, и он кивнул.
– Тогда тем более неинтересно.
Он врал. Он просто не хотел меня беспокоить, и за это я любила его еще больше. Он хотел поехать на футбольные сборы в клубе, в который недавно попал на бюджетное обучение, но нужны были деньги на проезд. О сборах я узнала от тренера, Данил даже не рассказал мне.
Порой становилось страшно от того, о чем еще он мне не рассказывает. Даже приходя с синяками, он молчит, а я не трогаю его, потому что слышу не по годам взрослое: «Это мои проблемы»
– Хочу,
