они стращали нас дикостью предстоящей степи и совершенным безводием, но у нас запас воды был еще достаточен и сверх того мы имели для всякого случая непочатый кузов с апельсинами, и я, несмотря на ропот бедуинов, склонил их к пути после двух часов отдыха. Через час езды по песочным горам вдруг выехали мы на обширное и дикое взморье. Необъятная плоскость, составляющая зимою морское дно, сливалась с едва заметною полосою моря. Солнце садилось, и эта приморская пустыня облеклась перловым цветом. Необычайная дикость этого места поразительна; невольно ожидаешь, что море, которому не видно преграды, нахлынет. Лунный свет сделал вид этот еще более грозным; во многих местах застывшая соль, большими светлыми пятнами, походит на воду, и кажется, будто море приближается. В древности здесь было приморское соленое озеро, называемое Сербонис; на его восточной оконечности, в римских таблицах, назначена Острацина; вероятно, военный пост, потому что здесь ничего нет для жизни. Григорий Назианзин сохранил нам пословицу об Острацине: «мы не просим у тебя хлеба, ни воды у живущих в Острацине»[7]. Пророк Аввакум укрывался здесь от Навуходоносора, когда он шел на Иерусалим[8]. Мы видим из Плутарха[9], что римляне менее боялись войны, чем перехода через пустыню Суэйзского перешейка; он говорит, что у египтян было поверие, что Тифон, пораженный молниею на Этне, потоплен в озере Сербонисе – они же полагали, что Чермное море имеет подземное сообщение с этим озером. Арабы называют этот морской залив Биркету-Бардуль[10], это еще память крестовых походов. Оружие Балдуина, короля Иерусалимского, гремело на этих диких берегах. Возвращаясь в торжестве из Египта, после покорения Пелузы, он умер среди песков Эль-Ариша. Мы были уже более восьми часов в пути; наши арабы начинали роптать, но мы не находили нигде ни куста, ни травы для ночлега; около 10 часов мы увидели на прибрежных песочных холмах несколько тощих кустов – и тут остановились; но когда начали разбивать шатер, то нашли, что песок напитан водою; ковыль и сучья были нашею постелью. Тут мы ночевали при шуме волн, противу мыса, где была Острацина. На следующее утро, в день Благовещенья, 25 марта, мы прочли со спутником моим, грузинским архимандритом Герасимом, Евангелие этого торжественного дня, вспоминая шествие Пресвятой Богородицы в Египет по этой самой пустыне, – и на рассвете продолжали путь по дикому лукоморью. С восходом солнца гладкая поверхность берега, исполненная соляных частиц, блистала как от инея. Подъезжая к двору Гуенак, видны солончаки, которые были подобны замерзшей воде. Мы проехали это пристанище не останавливаясь, по совету нашего вожатого, – потому что здесь нет воды, а та, которая привозится со стороны, за два часа расстояния, едва выносима, – и он опасался, чтоб наш караван не выпил остальную. Мы все следовали однообразною плоскостью морского берега; изредка пересекали ее песочные бугры; вдали виднелись Аравийские горы. Найдя, за два часа до колодезя Мугадие, большую дождевую лужу, мы тут остановились для отдыха
St. Grégoire de Nazianze. Epistulae / Ed. P. Gallay. Lettres en 2 vol. Vol. 1: Epist. 1–100. P., 1964; Vol. 2: Epist. 103–201, 203–249. P., 1967; Epistolae, 1–244 // PG. 37. Col. 21– 388 (рус. пер.: Письма 1–238 // Григорий Богослов, свт. Собр. творений. Минск, 2000. Т. 1. С. 499–672). In Epist. 46.
8
Epiphanius Scr. Eccl. De prophetarum vita et obitu (recensio prior) [Sp.], ed. T. Schermann, Prophetarum vitae fabulosae. Leipzig: Teubner, 1907.
9
В жизнеописании М.Антония. См.: Plutarchos. Vitae parallelae / Rec. C. Sintenis. Lpz., 1873 (рус. пер.: Плутарх. Избранные жизнеописания. М., 1987. В 2 т).