универсальна, различаются только степени ее достижения – чем дальше на пути к идеалу продвинулся коллектив, тем он справедливее. Моральный и культурный релятивизм – вещь конечно неплохая, но далекая от реальности. Да впрочем, и от морали. На мой взгляд, господствующий ныне релятивизм – следствие временного морального упадка. Что ж, даже по прямому пути можно идти в двух направлениях. Но если повернуться лицом к морали и присмотреться, то видно, что во всякой культуре часть ее традиций можно (а то и нужно!) легко отбросить как милое историческое недоразумение, дорогое только ярым консерваторам. Лучшая часть воспринимается иначе. Эти правила нельзя нарушать без того, чтобы не причинить кому-то ущерб. И что не удивительно, подобные нормы есть в любой культуре – они инвариантны.
Но не абсолютны. Ограничивая насилие, нормы одновременно закрепляют его, поскольку сломать норму не менее трудно, чем ее создать. Как же в таких условиях определить, какая норма ближе к ядру? Где критерий, отделяющий ядро от оболочки? Разумеется, в справедливости, которая не только универсальна, но и вполне обьективна. Если норма несправедлива – она обязательно будет пересмотрена. А потому нормы, принадлежащие ядру, наиболее долговечны. Можно провести аналогию с языком. Глубинные моральные "семантические" структуры, на которые наслаивается вся остальная культура, настолько древни, что отложились близко к бессознательному, о чем нам, например, напоминают угрызения совести, возникающие часто вопреки нашему желанию. В то же время "тезаурус и синтаксис" всей остальной культуры оказались гораздо ближе к поверхности и с ними общество расстается достаточно легко – иногда при жизни одного поколения.
Глубина залегания более поздних структур уже не столь велика, как например отвращения или почитания, что не удивительно, поскольку и рождение этики, и остальные упомянутые выше события произошли едва ли более пятидесяти, максимум ста тысяч лет назад. Оттого многие связанные с этикой моральные механизмы, включая ту же совесть, не так сильны как нам бы того хотелось.
Так коллектив, появившийся вследствие необходимости выживания, оказался способен порождать удивительные вещи – свободу, справедливость и красоту, которые по сути антагонистичны идее выживания. Эти абстракции еще скрываются в глубинах коллектива, но оболочка культуры, воплощая их в виде конкретного народа, давая им имя и фамилию, уже начинает формировать новую идентичность – "человек".
– Источники норм
Итак, члены коллектива постепенно вспомнили о себе и принялись исподволь отстаивать свои интересы. Ущемленный интерес ощущался как личный ущерб, а первые нормы были запретами на его причинение, и их смысл, в отличие от табоо, уже осознавался. Конечно, ущерб в те времена был не тот, что ныне, да и наказание за него тоже. Все было проще и грубее. Сьел чужую жену – смерть! Да, гнилую часть коллектива проще отрезать, чем лечить. Но постепенно наказание, как и ущерб, стало более
