и пошлого раздевания роскошных женщин. Тогда у нас будут сборы.
Кроме анекдотов, друзья также сохранили несколько политических афоризмов писателя.
♦ Если бы к «рыковке» добавить «семашковки» (Семашко – народный комиссар здравоохранения РСФСР) то получилась бы хорошая «совнаркомовка».
♦ Рыков напился по смерти Ленина по двум причинам: во-первых, с горя, а, во-вторых, от радости.
♦ Троцкий теперь пишется «Тро-ий» – ЦК выпало.
♦ Слыхали про новые постановления ЦИКа? Нет? Ну, как же! Одно – «О переименовании народного артиста Станиславского в СТАЛИНславского», а второе «О переименовании народного артиста Немировича-Данченко в Кагановича-Данченко».
♦ В период укрупнения колхозов и совхозов решили укрупнить три театра: Большой, Малый и Художественный – в один Большой малохудожественный театр.
♦ Большой и Малый театры решили слить в один Средний театр.
Габриэль Гарсиа Маркес, автор «Ста лет одиночества», саботировал экранизацию собственного произведения. Формально он не запретил съемку, но обозначил условие: книга должна быть отснята полностью, в год можно выпускать по 1 главе, хронометраж которой – 2 минуты. И так на протяжении 100 лет.
Однажды в начале 60-х Виктор Некрасов с Андреем Вознесенским устроили розыгрыш в ялтинском Доме творчества. Только шутку не оценили.
Все началось с того, что Вознесенский впервые привез в Россию «уоки-токи» – дистанционное переговорное устройство, работающее на десять километров. Новинка научно-технической мысли! С виду – продолговатый транзистор с антенной.
«Никто у нас не подозревал о его существовании», – рассказывал Вознесенский.
Так вот, в Ялте, в Доме творчества, шло великое застолье – справляли день рождения Некрасова, тогда еще не эмигранта.
«Во главе стола был К. Г. Паустовский, стол заполнял цвет либеральной интеллигенции, – вспоминал поэт. – Среди них находился и крымский прозаик Станислав Славич».
Транзистор с антенной, уоки-токи, стоял на столе.
– Андрей, – обратился именинник. – Сегодня по «Голосу Америки» должно быть твое интервью.
– О! Да вот как раз сейчас!
Включили «транзистор». А Вознесенский ушел из комнаты, закрылся в туалете и оттуда повел свой репортаж.
«Как я был остроумен! Как поливал всех, находящихся за столом. Называл имена. Разоблачал их как алкоголиков, развратников и приспособленцев. Собственно, я мыслил свои филиппики как пародию на официальную пропаганду. Паустовский был назван старомодным. Главный алкаш был, конечно, Вика. Я гнусно подлизывался к власти, утверждая, что Брежнев более великий, чем наши либералы, потому что он может выпить не закусывая больше водки и у него больше баб. Когда перешел к Славичу, тот среди полной тишины обескураженно произнес: «Славич – это я…»».
Что было потом?
В столовой – гробовое молчание. Паустовский гневно:
– И этот мерзавец ел наш хлеб.
