не знал о болезни бабушки. Когда её забрала «скорая», он только уехал: сначала – к отцу, а потом – разбираться со своими делами, о которых по–прежнему не распространялся. Когда я узнала о страшном диагнозе, все иные эмоции и чувства отошли на второй план. Главной и единственной мыслью было изыскать средства на лечение. В этот период я забросила тренировки и учебу и прервала все контакты с внешним миром, не связанные с текущей задачей. Это – часть моего характера: если у меня появляется проблема, я должна её решить и не успокоюсь, пока не решу.
Должно быть, сам Клим был очень занят, потому что писал и звонил редко. Я отвечала на его сообщения, пытаясь создавать видимость того, что моя жизнь не рушится, но эсэмэски все равно получались безжизненными, а диалоги – сухими.
Первой мыслью было поговорить с ним, рассказать о том, что творится в моей жизни, мне требовалась его поддержка и защита в это страшное время. Рядом не было никого, кто бы мог просто обнять меня, успокоить, сказать, что все наладится. Я даже плакать не могла, не имела права быть сейчас слабой, но меня трясло изнутри от переживаемого в одиночку страха.
Может быть, он бы что–то придумал, нашел денег, но я боялась. Понимала, что своих средств в таком размере у него быть не должно: он разорвал общение с отцом, и я не сомневалась, что лишился и его финансовой поддержки.
Знала, что нужно делать и кто может точно помочь с деньгами. Чтобы принять это решение и его последствия, мне пришлось отключить все эмоции и, подобно шизофренику, расщепить себя на две части, одну из которых я просто закопала в глубинах сознания.
Я отдавала себе отчет в том, что мне будет невыносимо плохо, что я буду умирать и погибать, но не видела какого–либо другого способа помочь бабушке. Её положение не было безвыходным, просто ей требовалось лечение, а я могла ей его организовать. И если Клим будет знать о состоянии бабушки, я уже не смогу обратиться к его отцу, ведь тому нужно было, чтобы я бросила Клима, а Клим мне просто не поверит, и тогда денег на лечение я не получу.
Ставить на чашу весов любовь к Климу и любовь к бабушке было невозможно, ведь это совершенно разные чувства, но если я оставлю Клима, как этого хотел его отец, то он будет жить – пусть вдали от меня, пусть полюбит когда–нибудь другую, хотя от одной мысли об этом мне хотелось выплюнуть все свои внутренние органы и снять с себя кожу. Но если я этого не сделаю, моя бабушка умрет.
В тот день, когда я узнала о заболевании бабушки и на мои плечи свалилась проблема её лечения, я навсегда попрощалась с детством.
Анатолий Самгин словно предвидел, что он мне еще понадобится. Набрала его номер, выгравированный на черной визитке, которую нашла в куртке, и он ответил буквально через два гудка.
Он назначил мне встречу в своем офисе в Москве, заверив, что с его сыном я не пересекусь, и вечером я уже отправилась на поезде из города N.
Он пригласил меня обсудить нашу щепетильную тему за обедом в ресторане своего бизнес–центра,
