худосочной навару… блох с роты наловить, и то жирнее выйдет. В палатке?
– Там.
– Ходил кто?
– Не-а.
Нырнул я в палатку, стою, моргаю – вечер, сумерки, – и никого не вижу. Даже на миг решил, что подколол меня-таки Фалькенберг. А потом вгляделся в дальний угол – и сразу на душе потеплело.
Свернулась моя принцесса под Гугиной шинелью, так закопалась, что снаружи одна макушка белеет. Я тихонько рядом присел, рукав отогнул – эх, думаю, до чего у нее сейчас мордочка уморительная. Прямо будить неохота – сидел бы и любовался.
Забавно, кстати, – она сейчас, когда спит, совсем дитем кажется. Днем лет на пять старше выглядела.
Хотя нет, думаю, не так – не старше. По-другому. Сейчас она мягче, нежнее… но ребенком ее уже не назовешь. Кончилось ее детство. А так – просто маленькая женщина. Красивая.
В общем, поглядел я так на нее минуту-другую, встал и тихонько, на цыпочках из палатки выполз.
Пошел в ремроту. Отловил там Михеля. Михеля, который… никак не могу фамилию его запомнить! Помню, что на «о» начинается и на «хаус» заканчивается, а вот что между, каждый раз из головы вылетает, как гильза стреляная… в общем, того Михеля, который унтерширмейстер[12].
Поймал его, в сторону отвел.
– Слушай, – говорю, – это у тебя ведь пуховый мешок спальный был?
– Почему был? Есть.
– Отдай.
Техник от такой наглости даже повеселел.
– Аппетиты у тебя, башнер! Больше ничего твое генеральство не желает? Как насчет пайка на две недели вперед? Или вот, слушай, может, тебе запоротый движок от панцера нужен? Третью неделю его таскаем, замаялись уже… а ты уж его местным как-нибудь сплавь или на борт вместо кроватной сетки привари, чтобы уж точно никакая «кума» не взяла.
– Серьезно, Михель. Отдай. Я… ну, то есть я, конечно, сволочь нахальная и все такое… только мне и вправду позарез нужно. Ей-ей, не пожалеешь – в лепешку расшибусь, но не пожалеешь!
– Расшибешься ты, как же… три раза, – ворчливо отозвался техник. – Или еще лучше – полыхнешь в своей консерве, и с кого должок потом требовать?
– Дашь?
– Очень серьезно надо?
– Очень!
– Ладно, – вздохнул Михель. – Черт с тобой… отдам. Но учти, Восса, если ты мне за месяц чего-нибудь этакое… адекватно ценное не возместишь, я тебя сам в лепешку расшибу, а потом еще и к ходовому катку приварю… для усиления.
– По рукам, – и, пока техник о доброте своей пожалеть не успел: – Он у тебя здесь или в палатке?
– Здесь, здесь… я до палатки третий день доползти не могу. Сейчас вынесу.
Мешок этот и в самом деле штука отличная. Прошитый аккуратно, на натуральном пуху – хоть на снегу зимой спи. Положим, сейчас, конечно, снега нет, – какой, к свиньям, в начале лета снег? – но по ночам на голой земле тоже особо валяться не рекомендуется. Остывает она к утру.
Помню,
Unterschirrmeister – техник-сержант.
