и вызывал сочувствие безнадежным, более чем полувековым сидением в берлинской тюрьме Шпандау, тем более что леденящих душу преступлений за ним не числилось. Любимый архитектор Гитлера и имперский министр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер создал миф о себе как о «хорошем нацисте», изрядно запутав историков. Об Альфреде Розенберге пишут, как о философе, хотя Шпенглера из него никак не получается. Йозеф Геббельс и Генрих Гиммлер продолжают будоражить умы в качестве злодеев мирового масштаба – злые, но все же «гении» пиара и репрессий. Им посвящаются книги, написанные историками и журналистами – и разоблачителями, и неонацистами. Они регулярно появляются в фильмах, документальных и художественных, серьезных и не очень. В общих чертах их жизнь известна широкому читателю даже на уровне «глянцевых» журналов, хотя нередко в искаженном виде.
Риббентропу ничего из этого не досталось. Бывшие подчиненные, начиная со статс-секретаря[1] барона Эрнста фон Вайцзеккера, ставили бывшему шефу каждое лыко в строку уже во время Нюрнбергского процесса, на что тот горько жаловался в предсмертных записях: «Если сегодня эти господа подвизаются в качестве “свидетелей” против меня, то с человеческой точки зрения это печально. Годами сотрудничая со мной, они показывали совершенно иное лицо. Но в обстановке сегодняшнего психоза возможна ведь любая смена взглядов, и при бесхарактерности многих, слишком многих людей меня это уже не удивляет. Уверен, что Обвинение при некотором нажиме сможет получить почти от каждого сотрудника Министерства иностранных дел любые показания против меня, какие только оно захочет. Констатация печальная, но верная»1.
«Многие, слишком многие» не любили рейхсминистра и тогда, когда он был в зените славы. В министерстве на Вильгельмштрассе (название улицы, где располагалось здание МИДа, стало синонимом самого ведомства), которое даже при нацистах долго сохраняло чопорно-аристократический характер, его считали плебеем и выскочкой. Деятельность «Бюро Риббентропа» как альтернативного мозгового центра внешней политики вызывала раздражение у кадровых дипломатов, недовольных влиянием, которое оказывали на фюрера конкуренты, особо не считавшиеся с устоявшимися обычаями и традициями. Партайгеноссе, ветераны кулачных боев с коммунистами в мюнхенских пивных, видели в Риббентропе, во-первых, буржуя, во-вторых, примазавшегося (он вступил в партию только в 1932 году). К тому же «специалистов» по внешней политике среди нацистских бонз хватало и без него: на эту роль претендовали и светский лев Геринг, и пропагандист Геббельс, и глава Внешнеполитического управления в Имперском руководстве партии Розенберг, и шеф Заграничной организации НСДАП Вильгельм Боле и даже глава Германского трудового фронта («унифицированных» профсоюзов рейха), он же имперский организационный руководитель Роберт Лей.
Со страниц послевоенных мемуаров большинства германских и иностранных дипломатов Риббентроп предстает человеком неумным, малообразованным, самодовольным, напыщенным, порой грубым и совершенно не разбирающимся в мировой политике. На него возлагается вся ответственность за подчинение МИДа нацистскому диктату и, разумеется, за все ошибки дипломатии Третьего рейха. Совсем как в записках большинства германских генералов: все победы – благодаря их талантам, все поражения – из-за «идиота Гитлера». Риббентропа стало принято изображать в комических тонах.
Как не поверить единодушному мнению мемуаристов из числа бывших подчиненных? Кому как не им знать правду?! Однако, чем больше вчитываешься в их послевоенные сочинения, тем больше возникает вопросов. А где же вы сами были? Почему не возражали? Почему не пытались переубедить шефа, который имел склонность поддаваться чужому влиянию? Почему продолжали служить и не только не отказывались от карьеры и причитавшихся благ, но изощренно интриговали ради новых постов и наград? Понятно, что вопросы эти – риторические. Дипломаты предпочитали брюзжать в загородных особняках и аристократических клубах, плести заговоры вместе с недовольными военными и даже вступать в контакты с иностранными разведками. В одном можно согласиться и с Риббентропом, и с его обличителями – подбирать по-настоящему надежных сотрудников он так и не научился. Вовсе пренебрегать их свидетельствами нельзя (обвинят в предвзятости!), но и доверять им особенно не стоит. Поэтому в этом исследовании чаще будут цитироваться не мемуары, а документы[2], порой пространно.
Возможно, в жизни рейхсминистр был не слишком приятным человеком – капризным, надменным, любившим театральные эффекты, почет и лесть. Но нас интересует другое: его внешнеполитические идеи, его конкретные действия, а также их эффективность.
По замечанию выдающегося историка М. И. Раева, случай Риббентропа «поднимает очень интересный вопрос о взаимоотношении идей и действий при тоталитарной системе. Взаимодействие в этой области не всегда однозначное. Но тоталитаризм вводит новый фактор, – а именно то, что сама система основана на Идее (вернее, конечно, на нескольких идеях, связанных между собой общей целью). Борьба между идеями (то есть между их носителями) куда сложнее борьбы между личностями или интересами. Для победы
Статс-секретарь (Staatssekretär) в Германии – самый высший ранг чиновника (министры стояли «вне чинов»), в министерстве статс-секретарь являлся заместителем министра.
В цитатах из документов сохранены орфография и пунктуация оригинала, поэтому одни и те же слова могут писаться по-разному: «имперское правительство» и «Имперское Правительство». Пояснения автора книги заключены в квадратные скобки с пометой «В. М.», пояснения редакторов других изданий – в квадратные скобки без помет; купюры, сделанные мной, обозначены отточием. Все подстрочные примечания, в том числе к цитатам из документов, принадлежат автору книги.
