становясь преступниками. Так при чем здесь тот или иной строй?
Важно то, как законодательство самого строя относится к той категории заключенных, которая, согласно самому законодательству этого строя, является врагом этого строя.
И мне интересно рассмотреть, как к «политическим» заключенным относилось советское законодательство по описанию самого Солженицына. Именно законодательство, а не конкретные люди из числа администрации лагеря, хотя последнее тоже крайне интересно, тем более, что Солженицын про это рассказывает.
Описание особых условий в этом Особлагере мы встречаем уже в первых абзацах произведения:
«…Да и где тут угреешься – на окне наледи наметано, и на стенах вдоль стыка с потолком по всему бараку – здоровый барак! – паутинка белая. Иней».
И на протяжении всей повести эти условия так или иначе упоминаются. Солженицын пишет:
«…Шухов вспомнил: сегодня судьба решается – хотят их 104‑ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый объект «Соцбытгородок». А Соцбытгородок тот – поле голое, в увалах снежных, и прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать – чтоб не убежать. А потом строить. Там, верное дело, месяц погреться негде будет – ни конурки. И костра не разведешь – чем топить? Вкалывай на совесть – одно спасение…
…Начался год новый, пятьдесят первый, и имел в нем Шухов право на два письма. Последнее отослал он в июле, а ответ на него получил в октябре… В Усть-Ижме, там иначе был порядок, пиши хоть каждый месяц…».
Вот еще:
«Вот приказ по баракам – перед надзирателем за пять шагов снимать шапку и два шага спустя надеть… Сколько за ту шапку в кондей (т.е.,– карцер) перетаскали, псы клятые…
…Вспомнил Шухов, что хотел обновить номерок на телогрейке… Номер нашему брату – один вред, по нему издали надзиратель тебя заметит, и конвой запишет, а не обновишь номера впору – тебе же и кондей…
…Не считая сна, лагерник живет для себя только утром десять минут за завтраком, да за обедом пять, да пять за ужином…».
Но и прием пищи тоже «не курорт»:
«Сидеть в столовой холодно, едят больше в шапках,.. вылавливая разварки тленной мелкой рыбешки из-под листьев черной капусты и выплевывая косточки на стол…».
Или вот это:
«А заключенные, уже одетые во всю свою рвань, перепоясанные всеми веревочками, обмотавшись от подбородка до глаз тряпками от мороза, – лежат на нарах поверх одеял в валенках и, глаза закрыв, обмирают».
И в разговорах заключенных эти особые условия упоминаются:
«…Ты, Ваня, восемь сидел – в каких лагерях? – Кильдигс перечит. – Ты в бытовых сидел… Вы номеров не носили. А вот в каторжном восемь лет посиди! Еще никто не просидел».
Хотя
