не придётся. Надо было лично ехать, лично тебя, сосунка, тогда удушить.
– Вот и я об этом, хочешь хорошо – делай сам, – соглашается Гуук. – Я твой род уничтожу и хоронить вас, мразей, не дам, пусть стервятники полакомятся, – говорит он и оборачивается ко входу, следя за тем, как его воины волокут к нему окровавленного, еле дышащего Джисона. – А твоего сына, точнее, то, что от него останется, я прикажу привязать к его же коню и пущу в город. Всем, кто посмеет к нему подойти или попытается его снять, я прикажу отрубить головы. Он так и сгниёт, не удостоившийся чести быть похороненным. Так ведь ты поступил с Уном?
– Ты сгоришь в Аду, – рычит Джихён, но Гуук, выдернув из его бока кинжал, вонзает снова. Мужчина хрипит, посылает побледневшими губами ему проклятия, Гуук, вновь вынув кинжал, в живот вонзает и резко наверх, к грудной клетке, поднимает, распарывает всё ещё дышащего мужчину.
– Не сегодня, – наблюдает он за окончательно умолкшим, сидящим в луже своей крови и обнимающим свои вываленные наружу внутренности Джихёном.
Юна, вскрикнув, прикрыла лицо ещё, когда Гуук первый раз в Джихёна кинжал вонзил, она только по утихшим звукам то, что ее так и не состоявшийся тесть дух испустил, поняла. Гуук утирает руки о подол не заляпанного кровью, дорогого халата Джихёна и, встав, идёт к креслу хозяина дома.
– Иди ко мне, дикарка, – хлопает он по бедру, разглядывая голые ноги сидящей на деревянном полу девушки.
– За что? – убирает руки и поднимает на него перепуганный взгляд Юна. – Зачем ты сделал это?
– Юна, – слышит слабый голос девушка и, повернувшись к двум воинам, волочащим Джисона, бросается к нему.
Гуук с непроницаемым взглядом следит за обхватившей лицо парня девушкой.
– Юна, беги, – разбитыми губами молит Джисон.
Юна проводит ладонями по пропитанной кровью рубашке Джисона, понимает, что он тяжело ранен, и с трудом держится, чтобы не разрыдаться. Только не плакать. Юна из семьи воина, она имя отца своими слезами не опозорит, пусть внутри всё и клокочет, а от ужаса не просто плакать, а в истошных рыданиях биться хочется. Но ещё больше Юна хочет домой. Она хочет уткнуться в широкую грудь отца и больше никогда его не отпускать, потому что он единственный, кто может защитить Юну, и даже от этого Монстра, восседающего в кресле позади.
– Ты чудовище! – поворачивается она к Гууку. – Ты хоть знаешь, кто я, из какой семьи? Ты в помойной яме вырос? Не знаешь обычаев? – кричит на него девушка. – Кто может себе позволить нападать на свадьбу, собачье отродье!
– Ты смотри, сколько пыла, – поворачивается к Хосрову Гуук, – не то что эти воины, молящие их не убивать. Ну же, иди ко мне, чертёнок, ты явно не ангел.
– И приду, – со второй попытки поднимается на дрожащие ноги девушка и, схватив тяжелый меч мертвого невдалеке воина, направляется к нему. Гуук даже с места не двигается, а Хосров, закатив глаза, отворачивается к окну.
– Мне
