бы шум! Какая была бы сенсация!
Мужичок мечтательно закрывает синеватые глазки, открывает – в них, как флаг на ветру, плещется отчаяние.
– Я берег этюд как зеницу ока. Повесил в своем личном кабинете, куда заходят только члены семьи, причем крайне редко… И – вот! – он горестно разводит ручки.
– Да что случилось-то?
– Его подменили! – зычно, отчаянно, так, что у меня едва не закладывает уши, выкликает мужичок.
– Значит, этот… как его?… этюд – липа?
– Именно. Правда, следует признать, сделано профессионально. Начиная с того, что убедительно состарили холст.
– И как вы обнаружили подмену?
– Можно сказать, ненароком. Видите, вот здесь, в правом верхнем углу, была сеточка трещин – кракелюр, как называют художники. На фоне черных волос Неизвестной они были особенно заметны и всегда меня раздражали. В подделке попытались имитировать кракелюры, но рисунок трещинок другой! – он закатывает глазки и издает скорбный вой.
– Погодите, но вы получили практически точную копию этюда. И даже с трещинками. Может, не стоит так уж переживать.
– Вы ровным счетом ничего не понимаете! – взрывается он, как круглая розовенькая мина. И я уже начинаю всерьез опасаться за свою единственную жизнь. – Оригинал стоит немалых денег, а это – копеечная мазня… Впрочем, дело в другом. У меня была работа Крамского – Крам-ско-го! – а теперь!..
И он в непритворном горе машет холеной ручкой, блеснув обручальным колечком на безымянном пальце. Ох, уж эти долбанные коллекционеры, все на одну колодку. Странные ребята.
– Обратитесь в милицию. Возможно, сыскари отыщут пропажу.
– Господь с вами! Я совершенно не заинтересован в том, чтобы мое имя трепалось в СМИ, а это случится обязательно… Прошу вас, найдите этюд!
Ага, вот чего мне только не хватало для полноты счастья! Изо всех сил принимаюсь сопротивляться, выворачиваться, но мужичок уламывать умеет, недаром президент крупного банка. В этом розовом пупсике есть и упорство, и властность. Прилипает – и не отлипает до тех пор, пока не даю согласие.
– Но, заклинаю всеми святыми, – он молитвенно складывает ладошки. – Никому ни слова, что этюд хранился у меня!
– Но и вы, пожалуйста, попридержите язык. А то ваша женушка почему-то в курсе наших секретных дел.
Он жестом показывает, что будет нем, как безымянная могилка на тихом сельском кладбище.
За ужином – вскользь – сообщаю Анне о заказе банкира, чем доставляю ей неизъяснимую радость, которую она и не пытается скрыть. И Анну можно понять. Во-первых, ей, как архитектору и любительнице живописи, интересна сама тема. А во-вторых, надеется, что уж теперь-то я не буду искать убийцу отца.
Сияя глазами, принимается меня просвещать:
– О прототипе Неизвестной я когда-то читала… уж и не припомню, где. Она была крестьянкой и служила горничной у барыни
