бу – раза три или четыре всухую треснула молния, и громыхнул гром.
Около двух часов дня шандарахает так, что сотрясаются небо и земля, и голосят, пиликают противоугонные устройства автомашин.
И вместе с этим истошным хором заводит свою однообразную песенку моя мобила. Я бы наверняка не услыхал ее, если б она не принялась ласково и настойчиво массировать мою задницу.
Вытаскиваю игриво вибрирующий сотовый из заднего кармана джинсов – и в мой мозг входит глухой ровный, негнущийся, как лом, голос Завьялова:
– Поговорить надо. Лучше прямо сейчас.
– А по какому поводу, если не секрет?
Не соизволяет ответить, словно я вообще ни единого слова не произнес. И продолжает:
– Где встречаемся? Я подстроюсь под тебя.
– На Бонч-Бруевича в кафушке «Белокаменная». Знаешь такую?
– Найду.
– Через полчаса.
– Согласен, – коротко соглашается он.
Двигаюсь в сторону «Белокаменной», недоуменно гадая про себя: зачем это я понадобился бывшему бандиту, а ныне преуспевающему бизнесмену? И сам себе по-философски невозмутимо отвечаю: скоро выяснишь, Королек. Но мое любопытство Завьялов раздразнил.
В прошлом году я заполучил гипертонию. Скорее всего, это – результат работы веселых головорезов Француза, которые не так уж и давно, в 2008-м, с гиканьем и визгом отрабатывали на мне мастерство ударов – руками, ногами, головой, а также разнообразными подручными средствами.
Так я стал человеком Солнца. Это очень романтично, ребята, если бы не было так больно. Когда солнечный ветер (удивительная фиговина, о которой понятия не имею) пробуждает на матушке-Земле геомагнитную бурю, у меня начинает раскалываться башка.
Впрочем, ноет она и поздней осенью, и во второй половине марта, когда температура пляшет вокруг нуля. И летом – перед грозой.
Вот и сейчас голова гудит, а сердчишко принимается прыгать мячиком, скок-поскок. Или это – предчувствие надвигающихся событий?
До кафе добираюсь быстро: моя правая нога полностью зажила, и я как можно чаще хожу пешком, испытывая счастливое удивление от послушной управляемости собственного тела.
В забегаловке очередь, человек десять. Беру поднос, вилку, нож, ложку и двигаюсь вдоль раздачи, набирая харч.
Когда расплачиваюсь с кассиршей, возникает Завьялов в сопровождении охранника. Я ухмыляюсь, заранее предвкушая, с каким изумлением он станет озирать непритязательный интерьер. И, наконец, поймет, что пригласили его сюда нарочно, чтобы немножко сбить спесь. Но он сумрачно скользит по мне взглядом и покупает стаканчик растворимого кофе.
Усаживаемся за столик у окна. Телохранитель остается стоять рядом.
Я без особой охоты принимаюсь за трапезу. Завьялов отпивает глоток и рассеянно смотрит на меня, будто пытается уяснить, кто перед ним.
– Катю, жену мою, убили, – буднично, не повышая голоса, произносит он. – Позавчера похоронил.
Только теперь замечаю, что он осунулся, глаза как будто расширились и глядят на меня тускло, точно мертвые.
– Сочувствую, – говорю я. И умолкаю. Больше мне сказать нечего.
– Расследуй это убийство, – хрипло говорит Завьялов, и не понять, то ли просит, то ли приказывает.
Я пожимаю плечами.
– Во-первых, ты наверняка надавил на ментовское начальство. И бабла пообещал немерено. Так что ребятки проявят надлежащее служебное рвение. Во-вторых, у тебя есть возможность купить всех лучших сычей города. Зачем тебе какой-то Королек?
– Сам не знаю, – он пожимает округлыми покатыми плечами, задумчиво кривит губы. – Может быть, потому что с тобой связано прошлое…
И принимается рассеянно крутить одноразовый стаканчик, кажущийся махоньким в его здоровенной лапе.
Мне жаль этого молчаливого мужика, похожего на слесаря или водилу. И в то же время понимаю, что он – совсем не тот человек, который вызывает сострадание. Скорее следует пожалеть того, кто окажется на его пути.
– Ладно, – вздохнув, говорю я, – введи меня в курс дела. Кто, по-твоему, мог желать ее смерти?
– Даже не представляю. Она много времени проводила дома, в коттедже. Никого не трогала, не обижала – интеллигентка. Ну иногда выезжала в центр города: бутики, кафе, фитнес-центры, парикмахерские и прочее.
– Может быть, в последнее время она была чем-то подавлена, удручена?
– Катя – человек сильный, ипохондрией не страдает… Не страдала… – поправляется он, слабо усмехнувшись.
– Тебе
