вторым отсеком и туалетом есть минипорт.
Дъяблокова повертела меня на месте, цапая за пижаму, всю в ошмётках Гертруды. Словно оценивала, можно ли пускать главную героиню на волю в таком виде. Было непонятно, на моей она стороне всё-таки или нет. Её манера поведения больше напоминала эксперимент по изучению всех вокруг. От затхлого, наполненного спорами воздуха её отсека меня мутило. Казалось, что косые стены падают мне на маковку, и я повторила, чеканя каждый слог:
– Ты дашь мне пройти?
– Сюжет обязывает, – она пожала плечами, и вдруг глаза её вспыхнули нездоровым блеском. – На моей планете жил один древний философ. Платон. Так вот, Платон считал, что икосаэдр символизирует воду. Эта находка феноменальна! Воду, понимаешь, Эмбер?
– П-прости. Не понимаю. – Я в этом плесневелом, разрисованном шахматной клеткой аду уже с трудом разбирала собственные слова. – Это ты подкинула мне лёд?
Куски в туалете напоминали многогранники, но я плохо разбиралась в «аэдрах». По разочарованию в потухшем взгляде Дъяблоковой, ровно такому же маниакальному, каким было искрящее возбуждение до этого, я поняла, что она не лёд имела в виду.
– Тебе сюда, – розоволосая толкнула меня к скважине рядом со своим гамаком.
Поковырявшись в скважине, я вышла на свет дальнего туалета. Там было что-то не так. Не нашлось раковины. Не стояло унитазов. Ни со льдом, ни без. Куда это Дъяблокова меня выпихнула?
Зато с пола до самого потолка высилась башня из оригами. Из-за хлопка дверью сверху на меня обрушилось облако белой, сероватой, желтоватой бумаги. Лавируя среди мятых листков, по отсеку катался Сомн. Я обрадовалась ему, а он высоко хихикнул и послал в меня бумажный самолётик. Бумага скользнула по шее и больно ужалила: край порезал кожу.
– Осторожнее, Сомн, – шепнула я и приложила палец к губам.
Но он не ответил и не прекратил. Он подбирал новые самолётики и посылал, посылал, посылал их прямо в меня. Пальцы, которыми я ловила листки, уже все были в крови, но Сомн продолжал и мерзко хихикал.
– Сомн! Это же я! Прекра…
Его металлическая гусеница переехала мне ногу, я вскрикнула от боли. Сомн гнал на меня свою коляску! В его движениях не было той хрупкой деликатности. Старик проворно вертелся, направляя гусеницы мне в колени и в конце концов повалил на пол. Он рычал. Лиловые вены вздулись под жёлтой кожей. Я заметила, что у него в носу не хватало трубок, которые он поправлял на групповой терапии и днём в столовой. Казалось, что так поступал кислород, а что на самом деле? Лекарство от безумия? Я сдала назад, чтобы вернуться во второй отсек. Но обнаружила, что обронила ключ. Уворачиваясь от колюще-режущих самолётиков, в забрызганной кровью пижаме, я рыскала по полу среди кипы бумаги.
И тогда Сомн рыкнул опять и наехал на меня всем креслом. Старик весил не больше ребёнка, но его машина крепко прижала меня к полу. Рёбра стиснули лёгкие. Бумажный веер замелькал у меня перед глазами, кусал щёки, нос, губы… Я не удержалась и взвизгнула на весь
