был, пожалуй, лишь для нее, она уже садилась в метро, доставала книгу, проверяла наличие того самого плеера, который нашла тогда в пыли и слушала в нем Пинк Флойд, вдруг снова захочется. Доехав до Essex street, пересела на М, ехать было не то чтоб долго, чередовала книгу с плеером, иногда совмещая и понимая, что это провал ее, Катьки, как Юлия Цезаря. И вот, когда двери открылись, и пора было выходить, и Катя снова задумалась о кобре, у нее – на платформе, откуда еще не отошел поезд, – зазвонил мобильный, на котором высветилась белая бесстыжая надпись «Zulkin».
С одной стороны, трубку было брать страшновато, с другой – интересно. И Катя решила, что трубку она возьмет, но звуковой антураж вокруг скажет сам за себя, будет ясно, что она в метро, и если что, это даст ей право легко отключиться и внести наконец этого бедного, странного, неприятного, жалкого, доброго, наивного и принципиального человека в блок-лист. Почему она не сделала этого раньше?
– Але.
– Катенька? – спросил Зюлькин. – Это ведь вы?
– Я, – и тут же, чтобы предупредить все возможные варианты развития дальнейших событий, добавила: – Что-то случилось, Вячеслав? Я в метро, извините.
– Ничего, Катенька! Ничего плохого! Только хорошее!
– Слушаю вас.
– Я готовился к суду, – начал рассказывать Зюлькин.
– Ах да, у вас же суд… какого числа, напомните?
– Да никакого!
– В смысле?
– Вы ничего не знаете? Истец прекратил свое существование. Фирма Клары закрылась и больше не оказывает услуг!
– Да вы что?!
– Я нашел адвоката. Бесплатного. Жена моя помогла. Она позвонила волонтерам. Они нашли мальчика, маленького мальчика, только колледж закончил, бесплатно работает, опыта набирается. По-русски плохо говорит, но говорит. И этот мальчик полез копаться в документах, и оказалось, что дело закрыто, истец отказался от обвинения, более того, само агентство – за-кры-лось!
– Я чего-то не понимаю, Вячеслав.
– И я показал этому мальчишке вашу статью, а он по-русски плохо читает, отнес родителям, мама ему перевела, он звонит мне и говорит: логично, логично, что они закрылись, там много обвинений он перечислил, и мошенничество, и намеренное трудоустройство нелегальных мигрантов, и давление на прессу… В общем, Катенька, я чисто сказать, что все хорошо, все отлично, вы не волнуйтесь.
«Какая ж я чертова скотина: я и не волновалась», – подумала Катя.
Она повесила трубку, бросила телефон в сумку, сделала глубокий вдох в этом душном, неоправданно душном, непонятно, как ему удается быть таким душным при совершенно очевидных вентиляции и просторе, помещении. И этот вдох показался ей каким-то окончательным, таким, после которого уже может и не быть выдоха, все и так хорошо. И к кобре в магазин она затем не пошла, поскольку и без кобры
