раз, два, пока та не поддалась.
Кто-то из охранников таки вцепился в нее, но тут его самого сцапала Ушарет. Пальцы-шипы порвали горло, песчаные руки ухватили мужчину и отшвырнули подальше.
«Надо скорее вниз, – подумала она. – Убирайся с этой поехавшей горы».
В клубах пыли проступил охранник с винтовкой. Он выстрелил в упор, Кари даже расслышала, как треснула под бойком ампула флогистона. Ушарет взвилась вихрем, вспрыгнула стрелку на плечи и принялась кромсать колючками его лицо. И все время выла, навзрыд и безумно.
Кари побежала. Съезжала вниз. Она падала, подскакивала на камнях, поскальзывалась на щебне, а после в грязи. Снова грохнулась на колени – руки провалились в чудесный соленый прибрежный ил. Раздирала боль – сломанные ребра, растянутые мышцы. Под кожей, как снаряды, взрывались кровоподтеки. Она боялась, что вот-вот переломится или лопнет, но продолжала ползти.
Позади, с подъема, разносился рев богини. Кругом тряслась земля, поверхность трескалась и расползалась, громадные пласты почвы съезжали в море; бурые, как застарелая кровь, пятна растекались по волнам. В воздухе пыхало пылью, давило, будто огромный железный колокол бил прямо над ухом. Невидяще она ковыляла сквозь эту бурю, пока не набрела на дорогу.
Она хромала, спотыкалась, падала, ползла, но не останавливалась, все время двигалась прочь от гнева оскорбленной сумасшедшей богини. Стирала с лица и рук налипшую пыль, только тщетно. Должно быть, с виду сама как богиня, отстраненно подумала она: тощая и изломанная, обсыпанная грязью, песком и колючками.
Впереди послышались крики, и воровские рефлексы сработали без промедления. Она бросилась в канаву, подавляя охи боли, а вооруженные люди проносились мимо и пропадали в клубящемся хаосе пыльной бури. Загремели новые выстрелы, с воем разорвалась вспышка-призрак.
Шатаясь, она побрела дальше. Ходьба стала машинальным процессом, навязчивой мантрой, которую повторяли заплетающиеся ноги и измученные плечи. Лишь инерция влачила ее вперед. Как будто, прекрати она двигаться, дорога, огибавшая гору, вздыбится и ее сомнет. В вышине по небу катилось солнце, над головой кружили облака – белые и серые, пылевые. Стервятники небось тоже кружили, подумалось ей.
В какой-то момент она потянулась поправить ранец, подвинуть, чтобы чертова книжка так не резала спину, и когда убрала руку обратно, ладонь была вся в крови. В растерянности она выхватила нож, не отдавая себе в этом отчета.
Но не похоже, что смерть можно порезать сталью. Пальцы обессилели, рукоять выскользнула из захвата. Упав посреди дороги, гладкое лезвие заблистало, незапятнанное окутавшей все вокруг пылью. Она долго, долго глядела на нож, боясь, что если нагнется за ним, то упадет сама и распадется на части. Боясь нарушить тонкое равновесие между весом книги и собственной инерцией, прервать слаженность рывков избитых конечностей, позволявшую пока что идти.
Сображать не получалось никак. Она надышалась пылью,
