о, но наделил симпатичной мордашкой», – так говорила всегда и везде Ольга Ульянова, – воображавшаяся из себя всезнающую девчонку, жившую с Серёжкой на одной площадке. Сейчас ему пятьдесят лет, и он давно уже не заводит будильник, а просыпается вовремя по своим биологическим часам, которые его никогда не подводят. Он не имеет ни первого, ни второго списка в своём трудовом стаже и, невзирая на это, находясь не на пенсии, хоть официально нигде не работая, – деньги на коммунальные оплаты и себе на хлеб находил. Но наступили времена, когда жизнь зашла в тупик. Опустел холодильник, как и опустел стол, где хранились сухие продукты. А живности давно уже никакой не бегало во дворе, так как ухаживать за ней некому. Валяясь на диване, он размышлял о своей жизни и вспоминал счастливые года юности. Он никогда не говорит, что его жизнь молодая закончилась. Нет, она только у него начинается. Только эта жизнь больше отдана содержательной рассудительности и непременно новым встречам, и знакомствам. Он не бьёт тревоги, что в жизни много упустил. Нет, он по мере сложившейся ситуации старается иногда возвратиться в ту жизнь, и восполнить, то, что не мог взять в молодые годы, не забывая насладиться и настоящим. А сейчас у него наступила жизненная пауза, которая как он считает непозволительно, затянулась. Он твёрдо уверен, что упущенное поднимать намного приятней, наслаждаясь одной только мыслью, что в жизни ничего не терял. А получать когда-то невостребованное, ему будет отрадней, чем свежее и новое. Вспоминать с теплом о своих друзьях детства для него, намного приятнее, чем о товарище, которого он приобрёл в зрелом возрасте. Он давно понял, что друг детства это на всю жизнь, всё остальное, относительно. У него такой друг имеется хоть и живёт далеко от него. Но он относился к таким друзьям, когда даже большие расстояния никогда не влияют на искренние дружеские отношения.
Колька Голубев заядлый птицелов, с которым он ходил вместе не только в школу, но и посещал в раннем детстве дошкольное учреждение, – частенько напоминает ему о себе междугородными звонками. Он несколько раз навещал его со своей семьёй. Их встречи всегда приносили обоим, много радости и водки:
«Да, определённо самая лучшая жизненная пора – это детство! – думал он, – и всё, что связано с ним напоминает, только о хорошем и люди тогда были добрые. Наверное, сейчас время наступило такое, что на качество людей нужно составлять возрастной график?»
Своё умозаключение он относил и к женщинам. Любить он их начал рано, когда учился в школе, правда любовь у него всегда была безответной и причиной этому был его низкий рост. Безумно ему нравилась Луиза Март, которая на год его была старше. Он ходил за ней по пятам, выслеживал её везде, но она на него не обращала внимания. Её привлекали парни, которые были значительно взрослее её. Жила она в большом красивом резном доме, который относился к памятнику исторической культуры и был похож на боярский терем. В этом доме век назад жил её пращур полицмейстер Кондратий Март. В саду у них стояла русская баня, куда они пытались с другом пробраться и посмотреть, как Луиза опрокидывает на себя тазик с тёплой водой, омывая своё тело, но злая собака и близко их не подпускала к забору. А однажды их при попытке применить морской бинокль в банный день застукала Луиза и стала стыдить, обзывать их извращенцами и обещала пожаловаться классному руководителю. Они тогда с другом Колькой Голубевым полностью переключились наблюдать за соседним крестьянской постройки домом, где не было собаки. Но там мылась в русской бане Нина Ягодина из параллельного класса и её старшая сестра Алевтина Никитична. Она училась заочно в институте и являлась классным руководителем в классе, где учились два друга. Это была интересная молодая женщина, которая имела греческий профиль и носила толстую косу до пояса. Она своей красотой создавала свою недосягаемую высоту облаков, от которой, у большинства старшеклассников, естественный нерв не спал, а страдальчески ныл и мучительно стонал. Это была самая настоящая русская красавица. С её неподражаемой красотой не могли сравниться ни учителя школы, ни старшеклассницы.
– Алевтина обязана носить другое имя, – сказал он своему другу Кольке. – Её изумительное лицо с большими глазами и длинными ресницами – это чудо природы и имя ей должно быть Купава – она этого заслуживает! И если бы Василий Тропинин жил в наше время, он бы обязательно написал с неё картину.
Все учителя тогда делали в парикмахерских химию, либо носили копну на голове, у Алевтины была толстая коса, опускающая ниже поясницы. Ни у одной учительницы не было на голове кос, и он с мальчишками относил её, как к редкому экземпляру родственницы русалки. Для них тогда косы считались знаком непорочности, не смотря, что в них были вплетены чёрные банты. Одновременно она работу педагога совмещала с работой пионервожатой и поэтому, у неё на груди ежедневно алел пионерский галстук. Мальчишки такой контрастный наряд называли похоронами по девственности. Сергей вспомнил, когда он самый низкорослый из всех парней, после окончания учебного года, ехал в поход на уникальное озеро Светлый Яр, и лежал на её груди, незаметно от всех прикасаясь к её толстой косе. С другой стороны, Алевтина обнимала рукой маленькую белобрысую девочку, подстриженную под мальчика. Это была её пятилетняя двоюродная
