Нацисты сорвали с алтаря реликвии. Картины были перерезаны, скамьи поломаны, а стены изрешечены отверстиями от пуль.
Следом за отцом и еще несколькими евреями в синагогу вошли немецкие солдаты и вытащили на середину зала тюки с соломой. Затем они покинули святилище, но через несколько мгновений вернулись и швырнули на пол грабли.
– Время застилать постели, еврейские свиньи, – объявил офицер. – Сегодня вы спите в сарае.
Папа нагреб в угол соломы и обустроил постель себе, мужу и сыну Малки и четырем братьям мамишу: Монику, Давиду, Сэму и Муллеку, которые пробирались к нему через толпу. Его небольшая команда, ужасно уставшая, быстро уснула, несмотря на солому и стволы ружей, которые двое немцев у входа наставили на толпу.
А дома перепуганный Самюэль, прежде чем лечь спать, забрался к матери под одеяло и спросил, когда вернется папа.
– Скоро. Уже скоро. – Солгала она.
Прошло два дня, и жены с нашей улицы решили отправиться на поиски своих мужей. На рассвете мамишу и остальные, держась за руки, направились к синагоге. Бабушка Дора осталась с Самюэлем, заверив мамишу, что с ним ничего не случится. На пути женщины встречали солдат, которые, к счастью, просто не обращали на них внимания. Когда же они пришли к синагоге, мамишу удалось заглянуть в окно. Можно лишь представить, какое она почувствовала облегчение, увидев там изможденного, но, самое главное, – живого отца. Пол был завален измятой соломой, на которой мужчины, словно стая бродячих собак, проспали две ночи.
Мамишу попыталась силой мысли заставить папу посмотреть в окно, но он погрузился в размышления, а может – в молитву. Мужчины ждали рабочего задания на день. Мамишу понимала, что чем выше поднимется солнце, тем больше солдаты будут сеять смуту по всему городку. Она помчалась домой, счастливая уже тем, что папа был жив и внешне здоров.
В то утро папу в составе большой группы людей послали на поле недалеко от города. Им выдали лопаты и велели выкопать большую яму. Затем они отправились в город, туда, где были свалены трупы погибших во время бомбежек лошадей. Не удивлюсь, если немцы так долго не хоронили лошадей, чтобы еще больше осквернить город.
– Mach schnell! Быстрее! – рявкнул на них солдат.
Разлагавшиеся трупы околевших животных воняли так мерзко, что сами немцы с трудом выдерживали этот смрад. Мужчинам из синагоги было велено поднимать туши за копыта и оттаскивать к месту захоронения на улицу Косхигливер, что на окраине города. Но не вонь душила их, а тяжкий труд. Даже десять человек еле перетаскивали гниющие 400-килограммовые туши.
Они провозились весь день. На закате, стоя в яме и забрасывая околевших лошадей землей, папа думал, отпустят ли их когда-нибудь по домам, где они смогут поесть и выспаться. Больше всего на свете ему хотелось сообщить мамишу, что с ним все в порядке. Утром он не заметил, как она украдкой заглядывала в окошко синагоги, и ему отчаянно хотелось успокоить ее.
В конце концов офицер по
